– А твоя мамаша тоже так отбивалась от своего муженька? – Рыжая ехидно улыбнулась и пропустила удар прямо в переносицу.
***
Агнеша корчится. Её тощее тело колотит дрожью, руки и ноги ломят судороги, а лицо кривит гримаса ужаса. Ей снится тот последний день ее заключения, этот сон не частый гость, но когда он приходит – жди беды. Она чувствует сквозь пелену сознания, словно это произошло только вчера, чувствует, как колодки цепей жадно обхватывают её руки, ноги и шею, держат под потолком и нещадно растягивают плоть. Но уже не больно, уже пришло смирение и понимание, что остаётся только терпеть и ждать смерти, потому что нужно молчать. Молчать ради чести, ради последней капли достоинства, которые так не ценятся сейчас, ради товарищей, ради родных, хотя больше половины уже давно сгинуло, а оставшиеся лишь пожелают смерти.
Сгинуть ради каких-то бессмысленных идеалов, которые никому нормальному и в страшном сне не сдались. Но разве Ерсаки – нормальные? Нет, давно уже нет. Их тела и души испорчены бесчисленными тренировками и испытаниями, запретным колдовством и познанием иной стороны мира, но в чем смысл всего этого, если ты даже пережить всего-навсего какие-то пытки не можешь? Вот именно, поэтому и приходится терпеть и молчать. Если не ради других, то ради себя.
Кровь, после ударов стальных плёток, струится по холодной коже. Она огибает рёбра, углами торчащие со всех сторон, впалый живот, затем спускается по крестцу и подвздошным костям, чуть ли не протыкающими шкуру, и стекает с ног, которые безвольно свисают в пустоте.
Еще один удар по животу. Её тошнит, но из пасти лишь выходит затхлый воздух, потому что желудок давно пуст. Раньше бы последовали бранные крики, но сейчас, когда мучители уже порядком устали от неё, раздаётся лишь злобный гомон и более жестокий удар приходится в солнечное сплетение. Агнеша харкает кровью и содрогается, когда сухой кашель пронизывает её тело.
Она уже привыкла к этому, притерпелась и жаждет скорейшей смерти. Она не борется, ей уже незачем. Дома нет, семьи тоже. Она сломлена, но почему-то продолжает жить. Что-то не позволяет ей сдаться, что-то подогревает уголёк тлеющей надежды внутри: приятное чувство чего-то близкого и родного, настолько животрепещущее внутри, что кажется, лишь подпитываясь этим чувством можно прожить вечность.
Она уже не помнит, что это и ради чего все еще терпит издевательства, не помнит даже, что-то живое это или нет, но знает, нужно терпеть и надеяться на лучшее. Молить уже некого, боги отвернулись от всех воспитанников училища, как только они ступили за порог своего нового дома.
Но всякой надежде приходит конец.
В камеру входит человек, жестом подзывает тюремщиков и шепчет им. Агнеша даже не пытается вслушиваться в разговор, все равно это ей ничего не даст. Но невольно, так, невзначай, будто так и должно было случиться, она слышит слова: «Она последняя осталась, этот помер, кончайте с ней». И внутри все взрывается от боли.
Агнеша вспоминает все, все ради чего она терпела последние несколько месяцев. Ради чего позволяла оставлять на своей коже ожоги, шрамы и ужасающие рабские отметины, ради чего питалась помоями и терпела последние издевательства. И теперь все это потеряло смысл.
Крик, разорвавший пересохшее горло и разбудивший давно усопшие связки, пронзил тишину. Она заметалась в агонии, читая последние известные ей проклятия и взывая к тем, к кому бы никогда не посмела. Чистейшая ненависть закрывает глаза пеленой, обезумевшие чувства разрывают внутренности и беснуются под шкурой, Агнеша призывает богов, что ненавидят её и порочат ее существование, она кричит им проклятья, за то что не смогли уберечь их и отдает последние силы, желая им всем смерти и ужасов, что пришлось ей пережить.
