Когда приблизится наш путь до разветвленья,
и, будто как наедине,
эмоций красочных пленённые свершенья
приходится увидеть мне,
тогда я вижу лишь сквозь ширму просвещенья,
сквозь глянец правильных очей
затверженный порок, беспечность, ослепленье,
обман и глушь привычных дней.
Когда начертано и ревностно и мило
Все в стройный выстроятся ряд,
и властная затем, пожизненная сила
натянет гордо твёрдый взгляд,
тогда я слышу лишь, как точно, в приговоре,
больших речей нескладный звук,
навязанной мечты глотающее море
под громом хлопающих рук.
Когда широкою и ярко ядовитой
обтянут лентою себя,
и словно, станет жизнь и полной, и открытой
им после праздничного дня,
тогда я знаю лишь пожизненные цепи
своих сомнений, чувств и дум
и вновь отторгнуто я вижу, как нелепы
туманной жизни свет и шум.
Когда счастливых лиц сплотится вновь собранье,
чтоб напоказ запечатлять
своё цветущее достоинством призванье,
в чистейшую альбома гладь, —
тогда предвижу я с презрительным прозреньем,
как буду много лет спустя
смотреть под всё таким гнетущим впечатленьем
на вечно лишнего себя.
Когда на жалкий миг поднявшийся напиток
умелой, смелою рукой
плеснут в стаканы всем, как мучащий избыток
лет лучших в жизни сей пустой, —
тогда я помню лишь растерянные годы
а в них – мерцающий обман,
ведь от мечты моей остались только своды
над пропастью незримых ран.
Когда, протянутый легко и без участья,
в конце торжеств напрасно дан
заветных, будущих побед, стремлений, счастья
мне символический стакан,
тогда сей чудный день мне станет безнадёжно
поминовенья смутным днём,
днём верной памяти о всём, что так ничтожно
