После ужина, который прошел в привычном молчании, Гриша сразу пошел на балкон. Выражение лица обычное, отсутствующее. Не лицо – маска. Симпатичная, к слову, маска. Высокая линия скул, четко очерченный рот, нос правильной формы, голубые глаза, густые русые волосы, зачесанные назад.
Вот никогда она не умела описывать его внешность. Сколько раз подруги просили – ничего не выходило.
– Обычный какой-то он у тебя получается, – удивлялась Томочка Гарцева. – Таких миллионы.
– Ну да, обычный славянин, если верить твоим словам, – пожимала плечами вторая ее подруга Настя Уварова.
Ту вообще сложно было удивить. Тем более внешностью. Настя служила в полиции и всем на свете человеческим достоинствам предпочитала порядочность. И не важно было, мужчина это или женщина, блондин или брюнет, страшно красивый или жутко уродливый.
– Главное, чтобы человек был хороший, – не уставала она повторять.
Саша с ней не соглашалась, но не спорила. Это было бесполезно. Настя всегда приводила массу аргументов, доказывающих, что внешность в человеке, а тем более в мужчине, не главное.
Саша считала иначе.
«Если уж суждено терпеть рядом с собой человека, – размышляла она, – то хотя бы ради красоты. Пусть он будет надменным, молчаливым, несговорчивым, капризным, но красивым».
А вот описать достойно красоту своего Гриши у нее так и не получалось…
Она поднялась из-за стола с грязной посудой и остатками ужина, подошла к раздвижной балконной двери.
Балкон был небольшим: в длину два метра, в ширину метр. Без крыши – это же балкон. И в дождь Гриша усаживался там под зонтом. Чугунные витые перила, сквозь которые было бы видно его коленки с улицы, Саша с ранней весны завешивала кашпо с вьющимися растениями. Они буйно цвели, затягивая балконную решетку. И Грише это нравилось. Он иногда даже пытался расспрашивать ее о происхождении той или иной лианы, но интерес его угасал где-то в самом начале ее рассказа. То ли он терял нить повествования, то ли она была никудышной рассказчицей. Но вопросы о цветах у него периодически возникали.
Не помнил. Ничего не помнил из того, что она ему говорила…
Штора была отодвинута, дверь открыта, и она прекрасно видела Гришу. Он сидел в излюбленной позе в широком плетеном кресле с высокой спинкой. Под задом и спиной у Гриши располагались пухлые подушки, сшитые на заказ специально под размер кресла. Ноги он обычно вытягивал и укладывал пятками на низкую мягкую скамеечку. Он не торчал в соцсетях в такие минуты. Не читал ничего. Он держал в руках газету, которой просто обмахивался то от жары, то от мух или комаров. Глаза его всегда бывали полуприкрыты.
– Как ты можешь так что-то видеть? – как-то поинтересовалась Саша, когда он ей рассказал о каком-то забавном случае на улице.
– Наблюдать жизнь необязательно во все глаза, можно и прищурившись, – ответил он, томно улыбнувшись.
Вообще-то, Саша иногда, втайне ото всех, считала Гришу немного жеманным. Он очень много времени уделял своей внешности. Часто крутился перед зеркалом, тщательно выбирал наряды в магазине. Он проводил в примерочных куда больше времени, нежели Саша. Но она и жеманство ему с легкостью прощала, потому что Гриша был летчиком. А это так…
– Более мужественной профессии я не представляю! – выдала она подругам на последней их встрече в парке. – Я просто летать боюсь как пассажир. А тут управлять самолетом! Это какие силы надо иметь и храбрость!
– Согласна, – тут же кивнула Томочка, выгуливая свои новые туфли с таким достоинством, что старый асфальт их любимого парка наверняка мучился стыдом. – Надо иметь силу, опыт, ум. Храбрость, в конце концов.
