Снег летел в окно крупными хлопьями третьи сутки. Природа словно отыгрывалась за первые два зимних месяца, когда ничем, кроме ледяного дождя, не баловала. Мрачная серость накрыла поселок с самого конца октября. Все померкло с последними облетевшими листьями. Кто-то наблюдательный подсчитал, что за прошедший месяц было двадцать девять пасмурных дней. Когда случились три солнечных, он проглядел.
Невзрачность природных красок угнетала, доводила до тихого бешенства. Хотелось выть, и плакать, и стучать кулаками в стены, и пинать мебель. А еще хотелось сбежать. Все равно куда. Можно даже в какую-нибудь глухомань, лишь бы подальше от всего, что его окружало и делало несчастным.
Третий день он не отходил от окна, наблюдая за тем, как серый мир превращается в белое ничто. Если бы не четыре мохнатые ели у входа в дом – за их зелень постоянно цеплялся его взгляд, – он бы точно свихнулся. Три дня назад он был на грани. Хорошо, что пошел снег.
– Валера! Валера, подойди, пожалуйста!
Голос его жены Алены звучал слабо. Но в нем уже не было тех страдальческих интонаций, что заставляли его с силой жмуриться и часто дышать. Ей, слава богу, стало легче. Обострение ее странной болезни, случившееся после сильного гриппа, отступило. Доктор, навещавший их почти ежедневно, предвидел подобный поворот и просил набраться терпения и ждать.
– Будет что-то одно из двух, – не глядя ему в лицо, прогнозировал доктор. – Либо она выкарабкается, либо умрет. Ждите. Терпите.
Валера терпел и ждал. Алена выкарабкалась.
– Я здесь, милая. – Он через силу заулыбался, заходя в ее спальню. – Ты проснулась?
– Да. – Ее широкая ладонь требовательно постучала по краю двуспальной кровати. – Кое-что хочу тебе сказать…
Он сел, настороженно уставился в бледное, одутловатое от лекарств лицо. Попытался вспомнить, как выглядела Алена пять лет назад, когда они еще только начали встречаться, – и не смог. Это была часть какой-то другой жизни, казавшейся теперь нереальной, словно он ее и не проживал.
В той жизни они были веселы и безмятежны, строили планы, смеялись в полный голос. Они наряжались, ходили в рестораны, вкусно ели, принимали гостей, сами бывали у друзей, часто летали на отдых.
Алена очень любила посещать экзотические страны. Находила особую прелесть именно в дикой природе. Шутила, что устала от цивилизации. Чопорная публика развитых стран навевала на нее уныние. Так она утверждала.
Что до него, то писать в ночной горшок, поставленный коридорным под кроватью, Валера ненавидел. Моча стояла до утра и воняла. И во влажных душных тропиках ему казалось это сущим адом. Но выходить наружу из-под прикрытия хлипких тростниковых стен было опасно. Ночью там все ползало, и шипело, и рычало, и норовило ужалить или вовсе утащить в грязную мутную реку и там сожрать.
Он мучился и терпел. Алене там нравилось, и это главное. Но всегда вздыхал с облегчением, сдавая багаж в заграничном аэропорту. А она грустила и даже плакала. И оставляла монетки в каждой вонючей луже, чтобы вернуться.
В одно из таких путешествий в тропики она и отправилась на экскурсию, стоившую ей здоровья. Без него. Валера категорически отказался, наслушавшись страшных историй про проклятое место и месть мертвых колдунов.
– И тебе не советую, дорогая, – с сомнением наблюдал он за ее сборами.
Экскурсия была трехдневной. Включала в себя перелет на легкомоторном самолете, прогулку по острову, ночлег, посещение заповедной зоны, еще один ночлег и возвращение. Это было долго. И да, опасно.
– Валерочка, милый, не надо быть таким суеверным, – громко смеялась Алена, запрокидывая голову, когда он пытался ее отговорить. – Или ты просто ревнуешь? Три дня… Целых три дня я проведу на острове в обществе посторонних мужчин. Ой ля-ля! А не пуститься ли мне там в блуд, а?..
