Черная «эмка», вымытая дождем, который кончился как-то сразу, катила по мокрому Невскому проспекту; прохожие не обращали на нее внимания, ибо она ничем особенным не отличалась от других машин, лишь постовые милиционеры на перекрестках провожали ее глазами. Они хорошо знали автомобиль заместителя начальника областного управления госбезопасности подполковника Телеверова.
Телеверов – крупный, большеголовый, осанистый, неторопливый в движениях – сидел сзади шофера, откинувшись на кожаную подушку, и мял в сильных пальцах папиросу, не решаясь закурить. Курить хотелось чертовски, но Николай Гаврилович сдерживал себя, потому что норму свою дневную уже почти всю отдымил и осталась эта одна, последняя из тех десяти, которые Телеверов по внутреннему приказу отпускал себе на сутки. Еще недавно дымил Телеверов беспрестанно, сутками просиживал в накуренном кабинете, не думая о своем сердце, которое, как все здоровые люди, не замечал, пока оно властно не заявило о себе и не уложило в постель. Слег Телеверов, когда еще только-только начиналась оттепель, а встал уже в конце мая. Врачи, как шутил Николай Гаврилович, произвели ему «полный капитальный ремонт без замены основных агрегатов» и категорично посоветовали прекратить «соревнование с главной трубой Кировского завода по количеству выпускаемого дыма».
Помяв пальцами папиросу, которая пахла удивительно мягко и сладко, Телеверов раздавил ее и, выбросив в открытое окно, кашлянул раз-другой, однако за портсигаром в карман не полез.
– Через пару месяцев, Сеня, окончательно брошу дымить и повешу в кабинете дощечку: «Здесь не курят», – сказал Телеверов чуть хрипловатым голосом соседу, сидевшему рядом. – Приезжай, сам убедишься.
Тот, кого Телеверов ласково называл Сеня, был ему ровесником, хотя выглядел значительно моложе, несмотря на седину, осевшую легким инеем на виски. Седина ему шла, она делала мягче его обветренное лицо, сглаживала суровость. Сеня, или, вернее, полковник Семен Васильевич Ильинков, был другом молодости, вместе с Телеверовым они, слесари с Путиловского, начинали службу в первых отрядах рабочей гвардии, бились с Юденичем, несли охрану в Смольном, давили мятежи белогвардейцев в Питере, стали чекистами, сопровождали поезд, в котором Советское правительство во главе с Лениным переезжало в Москву, потом дрались на фронтах, работали в особых отделах. Ильинков служил в Москве, занимая высокую должность.
– Вижу твою настойчивость, Никола, но верится с трудом. Придется приехать, чтобы лично убедиться.
– Так я тебе о том говорю, Сеня! Жаль, что командировку твою так сразу свернули. Думал, махнем с тобой на рыбалку, проведем денек на природе. И сына с собой прихватим. Вырос же. Меня догоняет ростом. Скоро паспорт получит.
– В следующий раз обязательно порыбачим, Никола, обязательно, – ответил Ильинков, взглянув на часы, добавил: – До отхода моего поезда еще четыре часа. Давай оставим машину и немного прогуляемся пешком, а?
– Может, в театр?
– Настроение у меня не театральное.
Телеверов в ответ кивнул. У него самого кошки скребут на душе. Упустили разведчика, вернее, шпионку, которая, судя по «почерку», работала на немцев. Из Таллина вчера пришла шифровка: «Вилму взять не удалось». Потом пришло подробное сообщение, из него стало ясно, что молодая, белокурая, очень привлекательная женщина, называющая себя Вилмой, действительно два месяца проживала по указанному адресу в центре города, снимая отдельную комнату, в которой несколько раз встречалась с советским офицером, высоким стройным брюнетом.
