Глава 1
Утро началось в жёсткой кровати, скрипящей от любого движения. Хоть и договорился с собой, что выкину и поставлю другую, дело дальше договора не дошло.
В зеркале отражается какое-то пустое, лишённое всякой жизни, кроме растительности на лице, болезненно-бледное пятно, с маленькими пятнышками: глаза, нос, рот и уши. „Пусть растёт, иначе бы их не было“– промелькнуло в голове.
Позавтракав подгоревшей яичницей, я взглянул в календарь. Ни одной пометки о делах, а значит и сегодня я ничем не обременён.
Раньше меня радовали „пустые дни“, но их постоянство уже нагнетает.
Переоделся в прогулочную одежду, выбрал менее дырявые носки, не для кого-то, а чтобы пятки меньше натирало.
На улице всё та же серость, которая заметна лишь тем, кто смог снять розовые очки: хмурые и озлобленные на всё прохожие, холодина и шум. Но больше всего раздражает молодёжь.
Кричат, громко слушают музыку и собираются пьяными компаниями–дать бы им по шее, но они и сдачи дать могут, хоть ты десять тысяч раз будешь прав.
Вот опять, обойдя очередную пьяную толпу, ты пытаешься дойти до магазина, чтобы закупиться на подольше, чтобы как можно меньше видеть эту „жизнь“. Про подорожание цен не заикаюсь даже, тошно уже от этого.
Ударившись об камень, который должен был быть дорогой по бумаге, но остающимся лишь большим камнем вне её, я ударяю плечом мимо проходящую, почти пробегающую, девушку, укрытую в чёрный балахон с глухим капюшоном. Но, вместо привычного уже оскорбления, я слышу „Простите, пожалуйста“. Это было настолько неожиданно, что я просто минуту-две стоял в ауте.
Придя в себя я, решивший извиниться за свою оплошность, начал преследовать её.
Она зашла в заброшенную церковь, я последовал за ней.
Поднявшись на третий этаж я видел, как она сбрасывает свой балахон. Сейчас на ней белая футболка, белые штаны, белые носки в белых кроссовках. Она явно задумала что-то не доброе.
Шаг за шагом она движется к разбитому окну. Вот она уже большим пальцем левой ноги падает… она отшагнула. Она сомневается.
Так продолжается минут 10. Девушка садиться, обняв ноги, плачет и уже сейчас я слышу её голос, он хриплый и такой жалкий. Подойдя чуть ближе, я слышу, что она просит у Бога совета– не думал, что у нас такая верующая молодёжь.
– Ты ищешь совет? – я не выдержал.
– Кто здесь? – она не испугалась, в голосе отдавалась некая надежда.
– Разве это играет роль, дочь моя? – пусть лучше думает, что я здешний священник.
– Неужели ты Бог, – всхлипывания прекратились. – я думала, это выдумка взрослых.
– Я могу быть кем угодно, но скажи, что ты здесь делаешь? –пытаюсь произносить всё спокойным голосом, чтобы не испугать.
– Ты же Бог, прочитай мои мысли или что-то тому подобное…
Что же делать?
– Ладно, признаю, я не Бог, – я выхожу из тени.
– Так ты такой же глупый взрослый как и другие?!
– А что делают глупые взрослые?
– Они говорят, что попытки суицида–это признак незрелости, но мне же уже 18 лет!
– А, если я так не считаю, я „глупый взрослый“? – надо как-то её успокоить.
– А как ты думаешь? – её голова теперь полностью повёрнута ко мне. Я вижу, что её лицо разукрашено под цвет её образа.
– Я думаю, что твоя жизнь– это только твоё дело. Ты сама решаешь, как ею распоряжаться. Но, знаешь, – Я сделал к ней шаг. – если у тебя нет причин жить, живи для других.
– Я никому не нужна! – Кажется, она не заметила моего шага.
– Ну тогда давай дружить. – я глупо улыбнулся.
– А так можно? – она перестала плакать, на её лице читалось удивление то ли детское и наивное, то ли человека, обрётшего надежду. Читался некий даже блеск в глазах.
– Мы же взрослые, хотя дело твоё, но всяким веселее, чем в сырой земле.
– А ты не бросишь меня? Ты не будешь такими, как все?
