1
– Печень трески… Горбуша в собственном соку… Слышь, Сань? – толкнул стоящего в первой шеренге Кравца его друг Юрка Захаров. – Ребята из семьдесят четвертого рассказывали: в выездном нажрались всего от пуза… Ты пробовал печень трески?
– Тише, Гейман услышит, – сквозь зубы осадил Кравец. На ужин был похожий на клейстер комок каши, который он есть не стал, а чай и кусок хлеба с маслом только разожгли тоску о человеческой еде.
– Так пробовал печень? – не унимался Юрка.
– Да пошёл ты со своей печенью!
– Отставить разговорчики в строю! – рявкнул старшина. – Ротя-а! Смирр-на! Равнение налево!
Из канцелярии вышел ротный Епифанцев, за низенький рост и визгливый голос прозванный Бабой Катей. Гейман, браво повернувшись на каблуках, отпечатал ему навстречу пять шагов:
– Товарищ капитан! Рота на вечернюю поверку построена! Разрешите начинать?
– Начинайте, – тоненько распорядился Баба Катя.
Раскрыв книгу вечерней поверки, старшина принялся выкрикивать фамилии курсантов.
Услышав свою, Кравец внутренне подобрался и выдохнул:
– Я!
– Головка от буя! – раздался сзади комментарий. «Мэсел выёживается!» – подумал Кравец о своем постоянном недруге Масленникове, показал ему за спиной кулак. И тут же снова принял строевую стойку. К шеренге отделения подошёл Баба Катя.
Известно: с Бабой Катей лучше не связываться. Не то он наморщит лоб, переходящий в яйцеобразную лысину, прищурит желтоватые глаза, плотно сожмёт и без того узкие губы и дискантом выпалит традиционное:
– Я вас, таварищ курсант, на гауптвахте згнаю! Там вы у меня узнаете, что такое настаящий афицер-палитработник!
Ну, сгноить – не сгноит, а кровушку попортит изрядно!
Второкурсник – существо беззащитное. Его начальник училища запросто отчислит. Это старшие курсанты ходят с гордо поднятыми головами. Они на третьем году – «под крылом» Главкома ВВС, а он народные деньги, затраченные на их обучение, на ветер выбрасывать не станет. Разве что действительно произойдёт громкое чепэ…
Младшим, чтобы навсегда распрощаться с училищем, и одной самоволки хватит, а то и просто нелюбви Бабы Кати. Напишет рапорт на имя комбата, и – поминай как звали…
Если же до отчисления дело не дойдёт, у Епифанцева много других рычагов воздействия на неугодного. Например, лишение увольнения. В город – не сержанты и не комсомольские активисты – ходят по очереди, раз или два в месяц. Именно на второй курс приходятся различные наряды: караулы, кухня, дежурство по автопарку… Из-за этого оказаться в городе, когда назначил свидание девушке или в кинотеатре идёт новый фильм, и так-то непросто. А уж если сержанты и старшина Гейман получат приказ ротного, то просидишь на Увале, в семи километрах от столицы Зауралья, до самого отпуска.
Но и в день начала отпуска ротный может устроить авральную уборку казармы. Тысячу шестьсот квадратных метров пола, впитавшего в себя несколько слоёв мастики и черноты от каблуков, надо до первозданной белизны выскоблить стёклышком. Кроме того, отмыть до блеска окна, стены, выдраить туалет… И при этом умудриться не опоздать на поезд, идущий в сторону дома…
Что и говорить! Ротный для курсанта – царь, бог и воинский начальник в одном лице. От него зависит всё (или почти всё) на ближайшие годы учебы, а то и на служебную перспективу. Именно командир роты пишет характеристику выпускнику. Она многое решает в распределении, особенно если ты – не генеральский сынок…
Впрочем, на втором году обучения мало кто задумывается о выпуске. «Приказано выжить!» – так в училище зовётся этот курс. Вот и выживают второкурсники по принципу: день прошёл – и хорошо! Протянуть бы все последующие так, чтобы не заработать наряд вне очереди, не лишиться положенных тебе благ и, отгуляв отпуск, перейти на третий курс, который именуется куда отрадней – «весёлые ребята».
