Когда-то мой отец воевал с белыми, был ранен, бежал из плена, потом по должности командира сапёрной роты ушёл в запас. Рок-н-ролл, рождённый пролетариатом Северной Америки, уже блуждал тогда по просторам Советской России.
Отец рассказывал: как-то раз, после долгого и кровавого боя, в разбитом обозе белых нашёл он новенькую полуакустическую бас-гитару. Лишь две недели понадобилось ему, чтобы освоить премудрости игры на ней. А потом с двумя красноармейцами-энтузиастами создали они военный рок-ансамбль. На привалах, выступая перед бойцами, исполняли задорные хиты Чака Берри. Бойцы улыбались, подпевали и шли рубать беляков с удвоенной силой.
«Самое главное в жизни – это Ритм, – любил повторять отец, и я понимал, что произносит он это слово с большой буквы. – Весь мир на нём держится».
Моя любовь к року – от него.
Мать моя утонула, купаясь на реке Волге, когда мне было восемь лет. От большого горя мы переехали в Москву. И здесь через два года он женился на красивой девушке Валентине Долгунцовой, которая понравилась мне и, чего скрывать, частенько стала выступать объектом моих разнузданных подростковых фантазий.
Люди говорят, что сначала жили мы скромно и тихо. Небогатую квартиру нашу держала Валентина в чистоте. Кружилась по комнате за уборкой и напевала песни Вадима Козина. Одевалась просто, вела себя скромно, слова лишнего вслух не позволяла. Об отце заботилась и меня не обижала.
Но тут окончились распределители, разные талоны, хлебные карточки. Стал народ жить получше, побогаче. Разнообразнее стала и культурная жизнь – из окон доносилась заводная музыка, в кинотеатрах появлялись фривольные комедии. Стала чаще и чаще ходить Валентина в кино и на дискотеки, то одна, то с провожатыми. Домой возвращалась тогда рассеянная, задумчивая и, что там в кино делала, никогда ни отцу, ни мне не рассказывала.
И как-то вскоре – совсем для нас неожиданно – отца моего назначили
директором большого магазина грампластинок.
Был на радостях пир. Пришли гости. Пришел старый отцовский товарищ
Платон Половцев, с которым они играли в армейском ансамбле, а с ним и его дочка Нина, с которой, как только увиделись мы, – рассмеялись, обнялись, и больше нам за весь вечер ни до кого не было дела.
Стали теперь кое-когда присылать за отцом машину. Чаще и чаще стал он
ходить на разные заседания и совещания. Брал с собой раза два он и Валентину на какие-то банкеты. И стала вдруг Валентина злой, раздражительной.
Начальников отцовских хвалила, жён их ругала, а крепкого и высокого отца
моего называла рохлей и тряпкой.
Много у отца в магазине имелось блюзовых, джазовых и хардроковых пластинок. По особому распоряжению правительства был разрешён и импорт пластинок панковских групп, их перестали считать буржуазными дегенератами – тут же и отечественные панк-команды стали появляться. Ну, и попса всякая лежала. Часто приходил я к нему в двухэтажный, весь прозрачный и просторный магазин и, пользуясь родственным блатом, забирал домой целые кипы дисков – с единственным условием: вернуть в целости и сохранности. Особенно налегал на хард-рок – к нему душа моя прикипела страстно. Весьма расширил я свой кругозор за то счастливое, но, увы, непродолжительное время отцовского директорства.
Долго в предчувствии грозной беды отец ходил осунувшийся, побледневший.
И даже, как узнал я потом, подавал тайком заявление, чтобы его перевели
заведовать жестяно-скобяной лавкой.
Как оно там случилось, не знаю, но только вскоре зажили мы хорошо и
весело.
Пришли к нам плотники, маляры, электронщики; сняли со стены порыжелый отцовский портрет с кривыми трещинами поперёк плеча и шашки, ободрали старые васильковые обои и всё перестроили, перекрасили по-новому. В зале установили самую современную аудиосистему с мощными колонками. Украшала её вертушка «Sony» – не хай-энд, конечно, но аппарат в высшей степени качественный и достойный. «Тебе, – кивнул отец. – Слушай».
