I Я пишу этот город…
***
Какой незыблемый покой
На улицах осенних:
Как будто лиственной строкой
Писал погоду гений.
Янтарный свет и неба гжель –
Итоги вдохновенья!
И листьев жёлтых карамель,
И алые каменья
Созревших ягод,
что в листве
Видны подвеской модной …
Но всё – в коротенькой главе
Поэмы ежегодной.
***
Так хочется пройтись по Невскому,
Не торопясь, всё прямо, прямо.
Не подвергать разбору резкому
Огни навязчивой рекламы.
Не натыкаясь на гуляющих
И на спешащих на работу,
Пройти, кивая окрыляющим,
Привычным, в общем-то, красотам.
И озирать дома восторженно,
Любуясь тем, что всем неважно:
Но как же всё прекрасно сложено,
Как велико малоэтажно!
Иду, толпою незамечена
С улыбкой истинного счастья.
Иду по Невскому, по вечному,
Его судьбы живою частью!
Александровский парк
Не заблудишься – слишком знаком
Лабиринт бесконечных дорожек.
Старый пруд под дырявым платком
Бурой ряски. Обширное ложе
Изумрудных подстриженных шкур,
Где в траве поваляться нельзя мне.
Там живёт уникальность скульптур
В приземлённой эстетике камня.
Пара мостиков гнётся дугой
Над замшелым гранитом канала.
В этом парке витает покой
Наряду с суетой карнавала.
Мокнут ветки, баюкая грусть.
Мокнут пони, скамейки, аллеи.
Этот парк я пройду наизусть,
О погоде ничуть не жалея.
* * *
Здесь городское таинство дворов.
Иду бесшумно каждой подворотней,
Вбирая воздух замкнутых миров
Ушедших лет, которых больше сотни.
Там, в тишине глухих дворовых стен,
Гуляет дух исчезнувшей эпохи.
Вокруг него – заброшенность и тлен,
Былых времён оставшиеся крохи.
А для меня есть выцветший мираж,
Который я душою разбираю.
Вот и сейчас старинный экипаж
Покинул свод каретного сарая.
Незримый дух дворовых анфилад
Его выводит бережно и чутко.
Эх, лишь бы там с эпохой невпопад
Не напугала кучера маршрутка.
У Марсова поля
У Марсова автобус тормознёт –
Здесь много лет ютится остановка.
Уже подходит к выходам народ,
И двери раскрываются неловко.
Выходит юность. Сразу станет пуст
Салон-скворечня, выпустив на волю
Грядущий цвет культуры и искусств,
Что год назад ещё учился в школе.
Исчезнут смех, улыбки, суета,
Уйдут в толпе, с гитарой за плечами.
И дух салона, словно цвет холста,
Оттенок сменит в сторону печали.
Подумать если, что произошло?
Мелькнули вдруг забытые страницы.
Припомнилось, как будто бы назло:
Ни вычеркнуть уже, ни возвратиться.
Дача Белосельских-Белозерских
на Крестовском острове
Крестовский остров. Мост. Причал.
Скамья из камня. Парк. Дорожки.
Дворец. Он так красив и мал,
Что весь – как будто понарошку.
Неповторимый дачный стиль.
Итог «трудов и вдохновенья».
Снаружи – сказочная быль.
Внутри – ушедшего виденье.
Два входа. Лестниц полукруг.
Гербы на розовом фронтоне.
И ждёшь, что выйдет кто-то вдруг
И тишину словами тронет.
Из четырёх кариатид
Две повернутся вдруг… спиною.
Мне это вовсе не претит!
Пускай любуются стеною.
Петроград
Петроград. Далёкая война
Городу свалилась прямо в ноги.
Девятьсот пятнадцатый. Весна.
Первые неясные итоги.
На Большой Пушкарской в доме три,
Где чудные сфинги на фасаде,
В комнате нетопленой, внутри,
Стопками – листочки и тетради:
Тронута словесная струна
Лирикой по-женски невоенной.
Анна – несомненно – влюблена.
Анна – неизменно – вдохновенна.
Съёмная нетопленая клеть
Сыростью пронзает. И в болезни
Хочется любить, а не терпеть,
Хоть порой последнее уместней.
Только пару месяцев весны
В доме на Пушкарской задержалась…
В прошлом Петроградской стороны –
Ничего незначащая малость.
На слом
Под туманной луной
Призрак дома живет.
За разбитой стеной
Прячет тёмный пролёт
Маршей лестниц крутых.
Оголён, запылён
И кладбищенски тих.
Был когда-то силён,
А теперь – только скрип,
Только шелест и вздох,
Словно призрачный всхлип
Уходящих эпох.
***
До чего ж достают «киношные»
Петроградскую нашу сторону.
Ладно, сняли бы что хорошее,
