Иван Петрович Густолес, ветеран бесчисленных сражений за карточным столом, сидел у окна в своем загородном доме. Он постучал трубкой о подоконник, прочистил ее разогнутой скрепкой и сказал со знанием дела:
– Нет, не всех, не всех Господь наделяет талантом. Мошенником надо родиться. Вот послушайте, при каких обстоятельствах я познакомился со своим напарником Вениамином Филюком. Это был настоящий артист!
В то анафемски жаркое лето занесло меня в пыльную Астрахань. Духотища неимоверная. А на мне шевиотовый костюмчик, в котором я парился, не хуже грешника на сковородке. Голова не соображала, а в теле такая расслабленность, что попадись на дороге червонец, и то бы не наклонился. А чтобы провернуть какое-то дельце – и думать не хотелось.
Спрятался я от астраханского зноя в летнем кафе. Заведение деревянное, архитектура продувная – окна настежь, а сверху какая-никакая, а все-таки крыша – хоть макушку не печет. Взял я на раздаче салатик, бутылочку пива и гуляш из барашка. Присел за перегородкой у открытого окошка – вроде как в отдельном номере. Поковырялся в салатике, отведал баранины и сразу понял, что барашек этот при жизни был еще той скотиной. Вероятно, в последний момент догадался, куда его волокут, и сознательно подпустил своей подлой желчи – мясное горчило и отдавало валерьянкой. Остальное терпимо – над головой растворенное окно, оттуда веет нечто вроде сквознячка, и пиво почти холодное.
И тут у моего стола с подносом в руках остановился оборванец лет сорока. Вежливо обратился: можно ли присесть?
– Ради бога, садись, места хватает.
Стол был достаточно просторным, а у бродяги всего одна тарелка с макаронами, сарделька и два кусочка хлеба.
Незнакомец присел напротив и набросился на сардельку, словно три дня ничего не ел.
Я, как человек наблюдательный, сразу угадал всю его биографию, словно в книжке прочитал. Нищета – еще тот косметолог. Она хорошо поработала над его внешностью. Две большие залысины, лицо загорелое – даже багровое – побывало в нескольких авариях. На одной из бровей заметный шрам, а под глазом еще не сошедшая отметина чьего-то кулака. Руки заметно подрагивают, а это о многом говорит. Тужурка на нем выцветшая, из породы долгожителей.
Незнакомец молниеносно справился с сарделькой и хлебом, покосился на мой гуляш и, перед тем как прикончить макароны, отправился за дополнительных хлебом – благо он на раздаче лежал отдельно, и брать его можно сколько угодно.
Я посмотрел на его стоптанные кроссовки и получил о незнакомце полное и окончательное представление. Это один из тех бедолаг, которые топают по жизни единственно уготованной им дорогой – где родился, там и пригодился. Колея так колея, болото, так болото. Ни ума, ни фантазии свернуть с выпавшего пути, оглядеться по сторонам, подыскать себе более удобную тропинку. Опять же – дрожание рук. Сколько надо выпить, чтобы приобрести такую вибрацию?
Незнакомец вернулся с тремя кусками хлеба в руках и неожиданно завопил на все кафе:
– А ну, кыш, проклятая!
Я уставился на него, ничего не понимая. А он продолжил:
– Пожрать не дадут! Развели курятник! Официант!
На его крик в замасленном переднике прибежал испуганный сотрудник заведения.
– Извините… в чем дело?
– А в том, что у вас птицы по залу летают! Утащили сардельку!
– Какие птицы?
– Голубь! Какие же! Схватил и вылетел в окно. Вот товарищ видел, – оборванец указал на меня.
Официант повернулся в мою сторону.
Я по достоинству оценил спектакль, устроенный бродягой в надежде бесплатно получить дополнительную сардельку.
– Да, – подтвердил я. – Схватил, подлец, и улетел.
