«Всякая история имеет своё начало и конец».
Народная мудрость.
Рабочее место учёного выглядело так, будто здесь разразился настоящий ураган. Пол помещения, подобно ковру, покрывали скомканные пожелтевшие листы бумаги, на которых торопливой рукой были написаны какие-то формулы или чертежи. В беспорядке валялись раскрытые учёные трактаты, испещрённые пометками, и пестреющие десятками закладок в самых важных местах. На настенных полках тускло отсвечивали своими гранями магические кристаллы, лежащие вперемешку с редкими компонентами и даже зачарованными вещицами: амулетами и кольцами. В углу одиноко стоял не заправленный топчан, на котором валялась скомканная одежда и почему-то полбуханки подсохшего хлеба. Спёртый воздух, пропитанный различными травяными и химическими запахами, взвесью пыли, казалось, можно было резать ножом, как масло.
Посреди всего этого безумия за рабочим столом сидел сам хозяин помещения. Не сбриваемая месяцами щетина на его лице давно превратилась в клочковатую бороду, немолодое лицо покрылось сеткой морщин. Одежду учёного покрывали капли воска и застарелые пятна чернил, вместе с засохшими хлебными крошками. Сальные волосы были грубо обкорнаны ножницами, чтобы не лезли в лицо. Весь облик учёного мог бы вызвать лишь усмешку, если бы не одна деталь. Невероятно ясные глаза, буквально лучащиеся энергией и недюжинным умом, какие редко встретишь у человека.
Именно этот ум сейчас был занят проблемой, которую не удавалось решить ещё никому в Орфии. И дело тут было вовсе не в её сложности, хотя и сложность задачи была немаленькой, почти немыслимой. Просто всякий, кто пытался заниматься созданием защиты от магии, рано или поздно бесследно исчезал. Высшие расы трепетно следили за тем, чтобы у Низших не появилось возможности противостоять их магам, и беднягу, рискнувшего нарушить это табу, ждала жестокая кара Эльфов или Орков – без разницы. Высшие не могли позволить заполучить людям оружие против себя (и даже просто щит), и в этом вопросе они были на редкость единодушны…
Порыв ветра ворвался в комнату, раздувая плотные занавески на окне, а вместе с ним внутрь ворвался юркий чёрный силуэт. Крупная летучая мышь ударилась прямо о пол комнаты, обернувшись темноволосой бледнокожей девушкой в чёрных одеяниях.
– Быстрее, с-собирайся! Они уснали о твоих экспериментах и уше идут с-са тобой!
Учёный, в первое мгновение испуганно отшатнувшийся от неё, поправил очки, и внимательно вгляделся в свою гостью.
– Кто ты? И почему я должен тебе доверять? – спокойно спросил он, но в его взгляде уже читалась обречённость.
– Подумай: если исвестно мне, нес-снамо кому, то уш им-то теперь исвестно и подавно!
– Но я не могу сейчас бросить лабораторию! Здесь все ресурсы и результаты моих исследований! Да и куда я пойду? Я уже немолод, и не выживу в одиночку в наших орфийских дебрях. Звери порвут меня, если раньше этого не сделают люди.
– Бери с-самое необходимое, только быс-стро, и следуй са мной! Если тебе, конечно, шиснь дорога. Рес-сультаты ис-следований можно восстановить, а вот тебя – нет! А о своей бес-сопасности не беспокойся: я тебя проведу и от всех бед уберегу, будь с-спокоен! Для этого-то я сдесь и ес-сть!
***
На дворе стоял тёплый весенний день. Через приоткрытое окно с улицы доносились привычные для ранней весны звуки: птичье пение, мелодичное журчание ручейков, дробный стук падающих с крыши капель, вопли опьянённых весной мартовских котов и глухой шум не такой далёкой проезжей части.
В классе тоже царила размеренная атмосфера. Тихо что-то бухтела учительница, выводя мелом по доске, где плясал солнечный зайчик. Хихикали девчонки на задней парте. Игрались на спрятанных за учебниками телефонах мальчишки. Жирная муха навязчиво пыталась сесть Кате на лицо, виртуозно уворачиваясь от ударов карающей длани. Последний урок подходил к концу, и весеннее настроение всеми силами противилось просиживанию штанов в душном классе.
