Бабушка приподняла подол бордовой юбки, чуть наклонившись вперёд. Из пучка, в который она множеством шпилек с красными бусинами убирала длинные седые волосы, выпало несколько прядей у шеи. Они спрятались под кружевным воротом кремовой блузки, слишком плотной и закрытой для жаркого летнего утра.
Бабушка шагнула в воду.
Злата хотела закричать, но голос пропал. Из открытого рта не вырвалось ни единого звука. Звуков вообще не было. Не пели птицы, не шелестели листья, не свистел тёплый ветер, который Злата чувствовала кожей. Звучала только река. Звучала слабым течением, далёким перестуком камушков на дне и русалочьим смехом.
Бордовая юбка медленно намокала. Тёмные пятна расползались по ткани, двигаясь выше, к коленям. Подол терялся в черноте реки, сливался со стихией – чужой, сильной, но гостеприимной.
Бабушка шла дальше.
Злата хотела бежать. Хотела спасти, выдернуть на сушу, отвести домой – подальше от опасного берега. Но не могла. Тело сковал знакомый, уже привычный страх. Он холодной водой втекал внутрь, наполнял изнутри, делал ноги свинцовыми.
Бабушка остановилась. Изящно подняла руку, раскрыла ладонь с короткими, но тонкими пальцами. В центре затрещало длинными язычками золотистое пламя. Оно плавилось под солнечными лучами и напитывалось их силой.
Рука дрогнула. Плавно заскользила вниз.
Через секунду вода и пламя соприкоснутся.
Вода взметнётся вверх прозрачным шипящим паром.
Огонь опалит прячущееся в блестящей черноте реки белое девичье тело.
Бабушка улыбнётся, наблюдая, как скользят зелёные волосы в мутной воде.
Через секунду.
Злата рывком поднялась, свесила ноги с кровати и зажмурилась. В темноте прикрытых век таял образ бабушки в бордовой юбке с трескучим огнём в руке и красными бусинами в седых волосах. Головки алыми каплями пульсировали перед глазами, отказываясь исчезать.
Злата вскочила, машинально одёргивая вниз короткую сорочку, и бросилась к зеркалу. Столик рядом с ним занимала деревянная резная шкатулка. По её бокам вились руны Агни, сплетаясь в причудливые, чуть угловатые из-за неопытности мастера узоры. На крышке расправило лучи солнце. Оно улыбалось – кривовато для весеннего божества – и смотрело на хозяйку миндалевидными раскосыми глазами. Шкатулку подарил Саша четыре года назад. Злата в тот же вечер поставила её на столик и почти никогда не открывала.
В шкатулке лежала пара бабушкиных шпилек. Она забыла их на крыльце, когда уезжала. Забрала одежду, фотографии, даже вышитые полотенца, которые шила в приданое. Шила и приговаривала: «Если у меня, конечно, когда-нибудь будет внучка». Внучка родилась, а бабушка уехала, чтобы больше никогда не появляться в жизни сына и его семьи. Так Злате рассказывал папа.
Бабушку Злата не знала. Не знала, как звучал её голос. Не знала, как ощущается её сила, – а все вокруг говорили, что бабушка была талантливой колдуньей. Не знала даже, как она выглядит, но была уверена, что женщина, которая каждый год снится ей летом, – она. Всегда разная, расплывчатая, то высокая и изящная, то приземистая и широкоплечая, как Златин отец, но всегда прямая, как палка, с длинной седой косой и красными бусинами на шпильках.
Дверь бесшумно приоткрылась.
– Ты уже проснулась? Я ухожу, завтракай без меня.
Злата кивнула, продолжая смотреть на кривое солнце. Отца она слышала через слово.
– Боюсь, приду поздно. К ужину тоже не жди. Всё хорошо? Глаза у тебя какие-то бешеные.
– Мне бабушка снилась.
