В четыре часа дня восьмого января Доринда Браун переступила порог клуба «Вереск», даже не подозревая, что делает первый шаг навстречу событиям самым необычайным. Расскажи ей кто об этом, она лишь рассмеялась бы в ответ. Она вообще легко смеялась – сощурившись, запрокинув голову и демонстрируя два ряда великолепных белоснежных зубов. Джастин Лей как-то заметил, что, когда она смеется от души, можно пересчитать ее зубы. Многие обиделись бы, а Доринда расхохоталась и сказала: «Считай на здоровье! Все пока на месте».
«Вереск» только именовался клубом. На деле же являлся гостиницей (довольно захудалой) или же «отдельными номерами» (дешево и безвкусно отделанными). Название придумала хозяйка заведения – мисс Доналдсон, она же украсила тесную и темную прихожую вазой с шотладским вереском, что с гордостью считала проявлением одновременно и патриотизма, и хорошего вкуса. Впрочем, «отдельные номера» сказано было довольно громко, поскольку особой отделенности друг от друга клуб «Вереск» постояльцам не предоставлял. Некогда один из самых больших особняков в округе ныне утратил былое величие – его просторные комнаты разгородили, словно порезали добрый шмат мяса на тоненькие дольки, и получились отсеки, в которых едва помещалась кровать. В некоторых отсеках было окно – одно на двоих, а в остальных имелись лишь щели для вентиляции, через которые не проникал свежий воздух в жару, зато продувало до костей в холода. Доринда жила в отсеке со щелью.
В прихожей Доринде повстречалась мисс Доналдсон – высокая, худощавая и суровая на вид шотландка. Суровость была напускной. Люди робели только сперва, а потом быстро понимали: за чопорной манерой, прилизанной прической и нахмуренными бровями скрывается добрая и простодушная женщина, которая честно зарабатывает на кусок хлеба и больше ни о чем не мечтает.
– Мисс Дональдсон! – воскликнула Доринда. – Меня взяли!
– В то самое место?
Хоть Ефимия Доналдсон жила в Лондоне уже двадцать лет, ее шотландский акцент ни капли не смягчился.
Доринда кивнула:
– Да, туда!
– И это не в Шотландии?
Доринда отрицательно покачала головой.
– Хорошо бы в Шотландии… там родственники…
Доринда снова покачала головой.
– У меня никого.
– Странно, – разочарованно протянула мисс Дональдсон, – в вашем-то возрасте! Даже у меня осталось тридцать пять родных, если считать четвероюродных и пятиюродных. А я перебралась на юг уже больше двадцати лет назад.
Звук «р» в ее речи был раскатистым, словно барабанная дробь.
– Ну, про пятиюродных я не подумала, – рассмеялась Доринда.
– Это потому, что ваша мать англичанка… Кстати, мистер Лей, который вам звонит, – с материнской стороны родственник?
– Не совсем родственник… Очень дальний. Седьмая вода на киселе – в лучшем случае.
Мисс Дональдсон ответила типично шотландским хмыканьем, которое способно выразить все что угодно. В данном случае – что мисс Доналдсон понимает, что Доринда имеет в виду, и категорически не одобряет ход ее мыслей. В добавок к хмыканью она произнесла, раскатисто рыча на «р»:
– Родня есть родня, нравятся они тебе или нет. В беде кто еще поможет?
Мисс Доналдсон удовлетворенно замолчала, и Доринда, улыбнувшись широкой лучезарной улыбкой, пошла своей дорогой.
– Мне нужно позвонить, – сказала она.
Мисс Доналдсон снова хмыкнула и удалилась в унылую каморку, которую именовала «кабинетом».
Доринда юркнула в телефонную будку и прикрыла за собой дверь. Будка была единственным местом в доме, где тебя никто не подслушивал. Жители отсеков слышали каждый шорох соседей в пределах четырех стен некогда просторной комнаты. В прихожей, в коридорах, в столовой и в гостиной: повсюду хватало чутких ушей. У некоторых пожилых соседок вообще не было иной радости в жизни. Они целыми днями шпионили, а вечером садились плотным рядком у камина и обменивались информацией. Например, когда ты принимал ванну, они по звуку определяли, сколько набрано воды, чтобы покрыть позором наглого расточителя. Джудит Крейн, например, принимала по две ванны в день – вот уж ее костерили самым безжалостным образом; на свое счастье, она быстро съехала.
