– Ну, иди сюда, Альфа!
Собака подошла, лизнула Зойкину руку и уселась возле кровати. Морда ее была теперь на уровне Зойкиного лица.
– Ну что, поиграем в гляделки? – Зойка откинула со лба челку, пригнувшись, заглянула в желтые глаза Альфы, которые тут же стали косить в сторону. – Не хочешь?
Зойка обхватила рукой собачью морду, притянула к себе, повторяя:
– Не хочешь, значит?
Альфа напряглась, в глазах вспыхнули беспокойные, красноватого отлива огоньки. Собака пыталась вырваться из цепких пальцев, но Зойка сама разжала их.
– Ладно, некогда мне с тобой.
Альфа тут же отошла от кровати и улеглась поодаль, по привычке положив на лапу большую лобастую голову. Из-за этой головы два года назад, когда отец притащил в дом щенка, его и приняли за кобелька, не удосужившись более внимательно ознакомиться с приметами пола. Собака оказалась «девочкой», как объяснили Зойке родители, к тому же беспородной дворнягой.
Зойка встала, сняла ночную рубашку, швырнула на кресло, уже доверху заваленное шмотками, и стала торопливо одеваться.
Вчерашняя ссора с матерью казалась бессмысленной и безобразной. Зойка редко себе такое позволяла, а если бы вовремя вспомнила, что у матери сегодня день рождения, ни за что бы не стала связываться. И все-то из-за того, что убираться не хотелось. Вот не хотелось, и все тут, и хоть убей! А мама-то потому, видимо, и просила, что гости сегодня придут. Звать-то она, скорее всего, никого не звала, но уж кто-нибудь да обязательно придет.
«Ничего, сегодня мы все исправим, – решила про себя Зойка. – Все на высшем уровне сделаем».
В прихожую прошла на цыпочках, мама была, кажется, в ванной – слышался плеск воды. Папа в такое время обычно еще спал. Завтракать не стала, двери за собой прикрыла неслышно. На улице холодно, весна поздняя, никак не пробьется, не осилит солнышко. Надо бы кофточку прихватить, но не возвращаться же! Тем более она ненадолго, совсем ненадолго.
Построение еще не началось, но из их 8 «Б» ребята уже собрались. Она им махнула поднятой рукой и – прямиком в школу, в учительскую. «Хоть бы не нарваться на классную, – думала Зойка. – Отпроситься лучше у Анны Сергеевны. Унылая пора, – так ребята прозвали учительницу литературы, – уже сидит, конечно, над тетрадками… Может, она отсюда не уходит? Старая дева, одинокая, как пень. Как пниха!
– Анна Сергеевна! Я к вам.
– Слушаю тебя, Варнеева.
– Понимаете, маме сегодня ночью…
– Что с мамой?
– Сердце так прихватило! Я говорю – «скорую», а она – нет, и все тут. Вы же ее знаете… Она когда-нибудь сгорит на своей работе. Ну, мы с папой ее сегодня не отпустили. Заставили позвонить, предупредить. Только, я думаю, побыть мне с ней не мешало. А то ведь уйдет. Или того хуже… Как вы считаете, Анна Сергеевна?
Унылая пора поднимает голову, внимательно вглядывается в серые чистые глаза своей ученицы. Длинный нос ее морщится от сочувствия и жалости.
– Конечно, Варнеева, идите. Я предупрежу классного руководителя.
Только, Зоя, конец года. Вы уж там побеспокойтесь на счет домашнего задания.
– Обязательно, Анна Сергеевна. Спасибо вам.
В коридоре протискивается сквозь толпу – прозвенел звонок, все ринулись в классы. Встречая своих, не останавливаясь, бросала:
– Мама заболела. Отпустили.
На улице переводит дыхание, стоит минуту-другую, затем сворачивает в противоположную от дома сторону, садится в автобус, едет до остановки «Рынок». Там, не спеша, проходит по цветочным рядам. Скудно, еще скудно, хоть и май месяц на носу. Крокусы, нарциссы, нет, это не для мамы. Гвоздики принесут сослуживцы. Каллы… Зоя даже передернулась. Мертвые цветы. Терпеть их не может. Вот это, кажется, то, что надо. Садовые лилии. Вот только пахнут очень уж одуряюще. Очень.
