Дверь следственного изолятора бесшумно открылась, и к седовласому капитану, мирно дремавшему за столом, подошел молоденький прапорщик Коробец.
– Олег Леонидович, – осторожно окликнул он спящего.
Капитан быстро поднял голову, которая всего секунду назад беспомощно лежала на его запястьях, и часто заморгал глазами, пытаясь прогнать остатки сна.
– Чего тебе? – слегка недовольно спросил офицер.
– Там какой-то мужик в штатском, – негромко произнес Коробец. – Рвется к подозреваемому. Я его не пустил.
– Кто он? Кем представился? – спросил капитан.
Он поднялся из-за стола, слегка одернул китель, поправил галстук и уставился на фуражку.
– Гуров, говорит. Лев Иванович. Пришел к подполковнику, подозреваемому в убийстве. Я говорю ему: «Вы знаете, сколько времени?» А он говорит: «Знаю. Два часа ночи». И все. Он там, у турникета. Требует, чтобы я вызвал старшего... Ну, то есть вас.
Капитан больше ни разу не взглянул на прапорщика, надел фуражку, заломив ее на затылок, и не спеша вынул из кармана грохочущую связку ключей. Затем достал сигарету из помятой пачки, сунул в зубы и пошел на проходную, едва заметно прихрамывая. Прапорщик оказался на голову ниже своего начальника. Он вздохнул, предчувствуя что-то недоброе для себя лично во всей этой нештатной ситуации, и последовал за капитаном.
Когда капитан с опухшими, воспаленными глазами вышел к ночному гостю, произошло то, чего молодой прапорщик совершенно не ожидал. Капитан подошел к коренастому незнакомцу, крепко пожал ему руку и негромко сказал:
– Приветствую вас, Лев Иванович...
– Привет, – с укоризной буркнул Гуров, глянув на него исподлобья, как обычно смотрел на человека, который в чем-то провинился.
– Ну что вы на меня так смотрите? – сконфуженно спросил капитан. – Я, что ли, его сюда привез, Лев Иванович? Привезли, сунули в камеру... А я хожу приглядываю. У меня работа такая. Пойдемте, я проведу, – буднично и как-то уныло предложил капитан, увлекая за собой Гурова.
Они прошли мимо прапорщика так, словно его здесь и не было, и потому тот отдал Гурову честь без особой охоты. Заметив это, капитан метнул в сторону подчиненного крысиный взгляд, сказав с явной безнадегой в голосе:
– Запомните, товарищ прапорщик, этого человека. Руководителей, начальников и оперов нужно знать в лицо.
Прапорщик молча выслушал наставления капитана, кивнул и задумался.
Гуров на него понимающе взглянул. Так, как если бы новичок ошибся с именем-отчеством большого руководителя. После этого они с капитаном загрохотали в пустом коридоре стальными решетчатыми дверями.
– А пропуск оформлять? – спохватился прапорщик Коробец.
– А если он за ночь девять раз придет, пять раз один и четыре с адвокатом? – спросил у него Олег Леонидович и, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, пошел дальше по коридору вслед за фигурой неведомого Коробцу Гурова, которого здесь, выходит, все знали и уважали так, что хоть фуражку ломай перед ним.
– Новичок, – снисходительно сказал капитан, не углубляясь в анализ поведения своего подчиненного. И, обращаясь к Гурову, спросил:
– Вы что? Не показывали ему удостоверение?
– Он даже и не спросил его у меня, – бесстрастно ответил Гуров, подойдя к крайней камере, той, где обычно держали арестованных сотрудников правоохранительных органов.
– Но ведь ночь, товарищ капитан. Условия повышенной бдительности, – не унимался Коробец.
– Хватит орать! Спать охота! – крикнул кто-то из камеры.– Разорались...
– Ночь? – переспросил капитан, сообразив, что Коробец так и не понял, кто такой Гуров. – Вот и приготовь им кофейку да принеси по две чашки. Чтобы завтра не вылететь с работы, – он по-житейски подмигнул своему подчиненному. – В двадцатой камере.
