Особенно больно почему-то, когда комар жалит в ладошку, ну или в костяшку пальца. Чешется и зудит гораздо сильнее. Сегодня это отвлекало Колю от главного. Они провожали папу. Папа у-хо-дил!
Они стояли в коридоре уже у дверей: мама, папа и Коля. Маришка спала в детской: как не крепилась, но папа ввёл жесткий режим, и она уснула по привычке. Да, и что с неё с малявки возьмёшь. А вот Коля был рядом: смотрел, как папа укладывает в вещмешок свёртки и пакеты. Мама, скрестив руки на груди, казалась явно не довольной происходящим:
– И всё-таки. Обязательно ехать тебе?
– Ты же знаешь, Катя, если не остановить их там, завтра они будут здесь!
– Володя, а что кроме тебя некому?
– Ты знала, за кого выходила замуж, – отрезал папа, затягивая вещмешок.
Форма на нём была уже не новая, поношенная, повыцветшая на солнце, но аккуратно отутюженная, а вот портупея скрипела и пахла кожей. Полевая сумка тоже была новой. Папа не дал посмотреть, что в ней, но Коля видел, как отец спрятал туда их общую фотографию: ту самую, где они вчетвером сфоткались, когда ездили отдыхать на море. А ещё у отца были идеально вычищены сапоги, и ваксы папа не пожалел, и отшлифовал бархатной тряпочкой так, что лучик солнца попадавший в коридор через балконную дверь, отражался от сапога, а народившийся солнечный зайчик скакал по стенам.
«Кукушка» на кухне оповестила о трёх часах.
– Колюшонок, пойди, разбуди сестрёнку, пусть с папой попро… до свиданье скажет. Не хорошо так, перед отъездом не увидеться.
– Давай сама, мне с сыном поговорить надо.
Мама ушла в детскую, а отец притянул мальчика к себе, обнял:
– Ну, что Николай Владимирович, остаёшься за старшего мужчину. Матери с сестрой помогай, ей всего два годика, а тебе уже десять скоро. Можешь и за себя постоять, и женщин наших в обиду не дать. Зарядку по утрам делай, на отжимания налегай, пробуй на кулаках. В школе на математику обращай больше внимания, на историю. Мужчине это важно. Игры кончились, сынок. Будь готов стать взрослым уже сейчас.
– Хорошо, папа, – Коля смотрел на отца снизу вверх, задрав голову и держась за пряжку ремня. Сегодня от него шёл какой-то другой запах, смесь родного отцовского с чем-то иным, острым, мужским. Одеколон, кожа, вакса. – Я хотел тебе набрать мешочек земли во дворе. Вроде так надо, но я не понял зачем. Витька сказал, что это для того, чтобы, когда хоронили в чужой стороне, высыпали эту горсть родной земли на могилу погибшего воина. А я не хочу, чтобы тебя хоронили…
– Не беспокойся, сын, – Владимир смотрел в глаза мальчика, где уже блестели капельки детского отчаяния. – Земля родная нужна для того, чтобы ощущать силу и поддержку родины в трудную минуту. Я уже сам завязал себе горсточку в платок…
В коридоре появились мама и Маришка. Девочка щурилась спросонья:
– Папа, ты есё не уехаль?! – она кинулась к отцу, прижалась к ноге. – Фу, сем так пахнет?!
Коля оттянул сестру к себе, усадил рядом на лавочку:
– Папа, начистил сапоги, смотри: как блестят, видишь – зайчик отражается?
– Гу-та-ли-нам? – Маришка только-только стала хорошо говорить, и ей самой очень нравилось произносить сложные слова.
– Мариша, – отец присел перед девчушкой на колени, откинул у неё со лба непослушные кудряшки. – Меня не будет долго. Слушайся маму и Колю. На обоях и мебели больше не рисуй! Руки мой и кашу ешь…
– Халасо, папоська, абесяю!
Отец обнял и поцеловал детей. Пришла очередь мамы.
– Ну, Катёнок, не хандри, – одной рукой он обнял жену за талию, другой гладил волосы, Екатерина положила голову ему на грудь, и сцепила руки на спине. – Всё уже обговорили. С матерью не ругайтесь, особо прошу тебя. Ей тоже нелегко, ты с детьми, а она вообще одна. Колька пусть хоть иногда её навещает что ли. На связь выходить буду по возможности, сама понимаешь. Детей береги. Ну, мне пора. Присядем на дорожку.
