Мне не верилось, что когда-то побываю на Святой Земле. И теперь, когда уже дважды был здесь, не верится, что я своими ногами ступал по следам Спасителя. Все как приснилось: и в этом дивном сиянии сна я вновь и вновь, уже совершенно безплотно, иду и иду по долинам и горам Палестины. Неужели это я, грешный, поднимался на Фавор, это мое грешное тело погружалось в целебные струи Иордана, мои глаза видели Мертвое море и долину Иосафата, мои руки касались мрамора и гранита Голгофы и Вифлеема? И это я пил из источника Благовещения Пресвятой Богородицы в Назарете? Я, грешный, стоял на развалинах дворца царя Ирода, откуда был отдан приказ убить вифлеемских младенцев? Четырнадцать тысяч ангельских душ возлетели, славя Господа, к Его Престолу, а еще через тридцать три года, в Страстную Пятницу, эти Ангелы Божии рыдали у распятия Христа, а в воскресенье вместе со всеми Небесными Силами славили Его Воскресение.
Много прочел я о Святой Земле. Эти описания очень разные. Сходятся они в одном: все авторы говорят о безсилии выразить словами впечатление от Святой Земли.
Молитвенность – вот слово, которое постоянно звучит в памяти на Святой Земле. Все здесь молитвенно: медленные, редкие облака над Хевроном, зеленое и золотое сияние холмистых берегов Тивериадского моря, синее и серебристое мерцание его поверхности, по которой «яко по суху» ходил Иисус Христос, темная зелень и выгорающая трава горы Блаженств, тихое шелестение ветра в листьях деревьев Фавора, жаркое дыхание раскаленных серо-коричневых склонов Сорокадневной горы, ласковое прохладное течение хрустальных вод Иордана… – все-все говорит нам о святости и вечности. И о том, что именно здесь свершилась победа над смертью, именно здесь Господь открыл тайну спасения души. Она легка – не надо грешить. И она тяжела – не грешить трудно.
Мы стремимся к Святой Земле, потому что чаем спасения.
Нет ни одной церковной службы, ни одного праздника, которые бы не соединяли нас с Палестиной. Раскройте Евангелие на любом месте, и вы уже уноситесь сердцем и мыслями на пути и тропы, пройденные Иисусом Христом, Его Пречистой Матерью и Его учениками.
Но тот, кто был в Палестине, задает себе этот мучительный, неотступный вопрос: если я был в Иерусалиме и не стал лучше, зачем же я тогда ездил? И разве нам, немощным, достичь хоть капли той святости, о которой я слышал от одной из монахинь русского Горненского монастыря? Некий человек так возлюбил Христа, что всю жизнь посвятил Ему. И всегда стремился в Иерусалим. Но считал себя недостойным, все молился и молился. И постился, и причащался. Наконец пошел пешком. И все-таки, уже подойдя к стенам Иерусалима, человек сказал себе: «Нет, я недостоин войти в город Спасителя. Я только возьму три камня от его стен и пойду обратно». Так и сделал. В это время старцы иерусалимские сказали: «Надо догнать этого человека и отнять у него два камня, иначе он унесет всю благодать Вечного города».
И мы, грешные, тоже стараемся увезти с собою хоть крошечки благодати. В гостинице Вифлеема, где я жил первый раз, я спросил у палестинца-администратора Дауда (Давида), он говорил, по-моему, на всех языках:
– Дауд, скажи, чем русские паломники отличаются от других: от американцев, французов, англичан, немцев?
Дауд прямо весь озарился и заулыбался:
– О, очень просто: у всех чемоданы, чемоданы, чемоданы, а у вас цветы, листья, камни, вода.
Помню, провожали нашу группу. Я увидел женщину в годах, которая еле-еле тащила две сумки. Я кинулся ей помочь, перехватил их и чуть не надорвался:
– Матушка, да ведь ты, наверное, весь Иордан увозишь?
– Ой, миленький, – отвечала она, – ведь меня так ждут, так ждут. И в детдом надо бутылочку, и в больницу, и в тюрьму. А подружек-то у меня, а родни!
