За тридевять земель, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, что не имело ни конца, ни края, в мертвом замке без окон и дверей, по длинным, заселенным только страхом и тьмой, коридорам раздавались гулкие шаги, перемежающиеся скрипом костей да шелестом мантии. Ни жучка, ни паучка было не сыскать средь этих мрачных камней, покрытых лишь жалким порыжелым мхом. В безжизненном дворце, по залам которого, прячась от безжалостного хозяина, терялись тени – призраки, шаги властителя разлетались громким эхом по лабиринтам ущелий, пугая саму пыль.
Монарху не нужен был свет, он знал свой замок наизусть, проходя по его безлюдным галереям многие века. Государю не нужны были слуги – он не нуждался ни в еде, ни в питье, ни в уборке. Правителю не нужна была и охрана – он был могущественнее всех живых и мертвых. Он был бессмертным и бесстрашным.
Сейчас же в скрежете его шагов слышалось раздражение. Духи понимали, что их поработитель недоволен. Тени чувствовали, что грядут перемены. Призраки перешептывались:
– Мир меняется.
– Свет разгорается.
– Солнце рождается.
– Зло сомневается.
– Мрак дрожит.
Император, почти никогда не покидающий свой парадный зал, крайне редко спускался с костяного трона. Он веками не отрывал свой взгляд от огромного зеркала в позолоченной раме. Гладкая поверхность показывала ему жизнь каждого в бренном мире живых. Он следил за всеми пропавшими в межмирье, следуя по пятам и в мире мертвых.
Бессмертный царь, власть которого некому было оспорить, был настроен решительно, размеренно стуча каблуками своих некогда драгоценных туфель по каменному полу. Владыка всея уверенно шел в сокровищницу, единственную запертую комнату в этом огромном безмолвном дворце.
Прогремев костями, господин отпер деревянную дверцу и вошел в темноту хранилища. Пройдя внутрь, он провел руками перед собой – пусто. Задумался. Глядя мерцающими голубым светом глазами во мрак, он двинулся дальше, медленно проходя между пустыми стеллажами. Остановившись у одной из пустующих секций, он нащупал костяной рукой нечто невидимое на пыльной полке и притянул к себе.
Мертвый металл блекло отразил холодный свет глаз самодержца. Кинжал дрожал в этих слабых старческих руках. Но властелин не отступал от своих решений. Никогда. И сейчас не станет. Король вышел из обманчиво пустынной кладовой и, заперев за собой дверь, переместился на улицу.
В вечно ночном дворе замка кружился белый снег, опускаясь на высокие чистые сугробы. Снежинки играли друг с другом, то замирая, то кружась в завораживающем вальсе. Вдали стоял лес. Высокие мудрые ели, серые пятна в этом белоснежном великолепии, сдерживали своими мохнатыми лапами лавины снега, потрескивая и покачиваясь под тяжестью. Их остроконечные верхушки, направленные в черное небо, пронзали навеки зависшую здесь тучу, словно стрелы, пробивая дорогу для лунных лучей, делающих окружающую местность немного привлекательней.
Природа желала, чтобы ею любовались, чтобы ею восхищались, но владелец этих земель не мог видеть этой безумной красоты. Худощавый, высокий, покрытый сотнями морщин, которые обрывались на разложившихся участках древнего тела, старик был слеп. И все же он был возвышен.
Самодержец знал слишком многое. Его знания и мудрость были непостижимы. Но также он знал и то, о чем знать не хотел. Он знал, что он уже слишком ослабел, что за углом его поджидает старуха, ища более удобного случая. Старик был не готов к встрече. Он был не готов умирать. Он научился не чувствовать. Он научился молчать за эти бесконечные годы. Он научился видеть слепыми глазами. Он мог все. Единственное, что он не мог – позволить себе умереть.
Заметив царя во дворе, ветер начал играть с ним, вмиг забыв о снежинках. Ветер – его верный помощник, его послушный раб, его старый друг, кружил вокруг повелителя словно просящая ласки собачонка.
