После долгого ожидания Мэри перешла дорогу и наконец оказалась на другой стороне. По всем правящим в мире законам и нарушениям она могла бы сделать это и раньше, но горящим красным знак человека на пешеходном переходе просто не позволял ей этого сделать.
Красный человек исчез, под ним возник другой, зеленый ― Мэри наконец перешла дорогу, на которой до горизонта с обеих сторон не было автомобилей. Мэри перешла ее в полном одиночестве, без людей. «Всегда в одиночестве», ― мелькнула мысль в голове Мэри. Мелькнула и пропала. Как тот красный, а затем и зеленый человечки.
Итак, Мэри оказалась на другой стороне. Она ждала этого. Теперь до воды оставалось совсем немного. Неспешно, словно ей некуда было спешить ― но ей действительно некуда было спешить, ― она зашагала по асфальтированной дороге, отгороженной от набережной невысоким каменным ограждением, едва достающим до ее бедер. Эта высота дразнила, и все же Мэри продолжала идти прямо. Вскоре в ограждении наметилась выемка ― проход. Мэри достигла его, не изменяя темпу своих шагов. Не медля, но и не спеша, спустилась по ступеням, так же, как ограждение, каменным, и ее ноги наконец ступили на песок.
Мэри ждала этого.
Выйдя из дома, она отправилась искать пляж. Правда, сейчас, думая о том моменте, Мэри не могла вспомнить, где же дом, из которого она вышла, и даже как он выглядит она не помнит. Она хорошо помнит, почему решила выйти из него и искать пляж. Еще, если захочет, Мэри знает, что может почувствовать свой дом, рассказать, но лишь исключительно себе самой, своими словами, каков тот дом, из которого она вышла ― вышла изначально. Великий сияющий дом. Но вот дом-жилище, которым обладают здесь, похоже, многие, почти все, кажется, и она скорее всего тоже, Мэри вспомнить не могла.
Она хорошо помнила путь. Сияющий путь от великого дома, и этот, короткий и более простой ― тоже. Он начался незадолго до пешеходного перехода. «Возможно, и мое жилище где-то неподалеку, ― подумала Мэри, оглянувшись, ― на той стороне. Я вспомню и вернусь в него, если захочу. Наверное, это удастся. Если в этом будет необходимость мне».
Песок быстро запачкал ноги, но Мэри это понравилось. Ей нравилось шагать сейчас по песку, больше, чем по дороге, не отрывая глаз от своих ног в сандалиях. Ей нравилась всякая обувка, туфли, но эти сандалии ей нравились особенно. Словно из ниточек собранные, словно на одном обещании держащиеся… «Да, обещание», ― подумала Мэри одновременно с грустью и с облегчением. С грустью ― потому что и ей было дано обещание. С облегчением ― потому что она, похоже, переставала ждать, что оно будет сдержано в итоге.
Не только сандалии были по вкусу Мэри, но и платье, и шляпка. «Они словно обладают возможностью дополнять меня, ― думала она, вышагивая по пляжу то в одну сторону, то в другую, ― словно говорят на понятном мне одной языке, в конечном счете донося миру то, что хочу сказать я. Как такое возможно? Какие-то вещи! Просто удивительно!»
Мэри внезапно сменила курс. Словно корабль с чудаковатым капитаном во главе. Теперь она двигалась прямо на воду. «Почему я вышла? ― размышляла она. ― Зачем пришла? Почему сейчас?» Люди сейчас были вдалеке от нее. «Как и всегда, ― подумала Мэри, бросив быстрый взгляд по сторонам, ― в одиночестве». Но горечи или сожаления в ее мыслях не было. По этому поводу ― не было.
Сбросив сандалии с ног, Мэри прилегла недалеко от воды. Одну ногу она вытянула на песке, другую согнула в колене. Обе руки она сложила за головой, и теперь могла спокойно наблюдать за изменчивым небом. Ветер, дующий то с одной стороны, то с другой, тонкая, податливая, ткань платья ― Мэри почувствовала себя великолепной скульптурой в глазурованном каркасе красок, оставленной кем-то на берегу. «Ты же обещал!» ― прокричал внезапно, с надрывом, голос в голове Мэри, и она от усталости закрыла глаза. Мэри поняла, что голос прокричал не у нее в голове, а у нее в сердце, глубоко в сердце, в этом странном музее впечатлений, чувств и надежд, а потому от услышанных слов ей стало еще больнее.
