Элчервуд. Город всех северо-западных «окраин». Место для тех, кому было нечего терять и некуда идти. Главная точка отсчета. Для всех.
Для каждого из них.
10 лет назад
Желтая плитка, покрытый плесенью плинтус и размытое отражение лица в глянцевой поверхности двери. Очередное пятничное утро начиналось с одного и того же.
– Ненавижу.
Губы и щека неприятно саднили, низ живота скрутило морским узлом, а к горлу уже вот-вот подступал тошнотный ком. Вытянув вперед руку, Джейн криво улыбнулась. Глубокая рана от осколка зеркала рассекала поперек ладонь, деля линию жизни пополам.
– Видно, подыхать тебе еще рано.
Сжав до скрежета зубы, она пошевелила ногой. Больно. Согнув через не могу колени и упершись руками о пол, девушка встала на четвереньки. Проклятая поза. Его любимая.
Силясь, чтобы не заплакать, О'Нил ухватилась за окровавленный борт ванны. Секунда, чтобы собраться с мыслями. Рывок. Приняв вертикальное положение, но стремительно начав терять равновесие, она облокотилась о раковину.
– Однажды это закончится. Просто потерпи. Хотя бы ради Лу.
Зажмурившись, Джейн представила образ младшей сестры и то, как она заливисто смеется, показывая свой рисунок с изображением «счастливой семьи».
Верно, пусть детство будет хотя бы у нее.
Врубив на полную холодную воду, девушка сложила ладони лодочкой и опустила их под ледяной поток. Тело тут же покрылось мурашками. Не глядя на себя в то, что осталось от зеркала, О'Нил наклонила голову. Лицо, рот, шея снова рот. Хотелось стереть всю грязь. Душевную, кровавую, липкую.
– Джейн? – из-за двери послышался хриплый голос, и внутри снова все сжалось. – Я пошел к Биллу. Сходи в магазин и купи пожрать, а то в холодильнике мышь повесилась.
– Лучше бы повесился ты.
– Ты что-то сказала? Малышка, не скучай, – еще чуть-чуть и желчь так и хлынет наружу.– Сегодня возвращается твоя мать, поэтому будь паинькой, договорились?
Пальцы сильней сжали фаянсовый обод.
– Я не слышу? – интонация резко похолодела, а между ног снова возникли болезненные ощущения от воспоминания ночи.
– Да, Том, я тебя слышу. Я все куплю.
– И ты будешь хорошей девочкой?
«Боже, убей эту тварь, молю.»
– Да, я буду хорошей…
На глазах навернулись слезы.
– Вот и славно. Ты, кстати, мне бровь рассекла. Несильно, но все же, – гематомы на спине и животе встречно аукнулись.– Но, знаешь, я на тебя не злюсь. Ты же мне почти дочь. А родных надо прощать. Ведь так?
«Ради Лу. Ради Лу. Ради Лу.»
– Так.
– Умница. Все, я побежал. Не скучай малышка. Папочка тебя любит.
«Сдохни. Умри. Сгинь.»
– Джейн?!
– И я…
– …
– … люблю своего папочку.
Последнее слово, и противная горькая масса тут же окутала ротовую полость, заставляя согнуться над раковиной.
– Хорошая девочка.
Скрип половицы, глухие шаги по лестнице… и теперь она точно одна на этаже.
Прополоскав в очередной раз рот, предварительно заполнив его половиной тюбика мятной пасты, Джейн наконец решила взглянуть на себя в отражении.
– Надо купить еще тональника.
Сине-зеленая гематома на скуле, рассеченная, опухшая бровь, разодранные и искусанные в кровь губы, красные от лопнувших капилляров глаза. Волосы, как единое спутанное гнездо, грудь усыпана мерзкими засосами, а если глянуть вниз… то картина лучше не становилась— ребра и живот с легкой синевой, содранные колени и изрезанные мелкими осколками щиколотки и стопы.
– Много тональника.
Обработав раны, заклеив пластырем, как аппликациями, видимые следы увечий, и расчесавшись, О’Нил окинула взором комнату.
Идеальный антураж для съемки фильма «Пила».
Недолго думая, она вооружилась тряпкой. Уже отточенными движениями она оттерла керамическую плитку и плинтуса, залила хлоркой ванну и, помедлив секунду, сняла остатки зеркала.
