Кот-обормот
Уехал верный рыцарь мой
Пятнадцать лет назад,
Но на прощанье я ему
Заворожила взгляд.
За сотни рек, за сотни гор,
Направив бег коня,
Во всех красавицах с тех пор
Он узнает меня.(2)...
Карточка была очень красивая: тёмно-розовая с серебром. Только
Анька могла умудриться отыскать среди моря розовых оттенков такой
симпатичный и где-то даже корректный.
«Анна Иванова и Алексей Петров приглашают Вас на своё
бракосочетание. Церемония состоится 26 апреля в ...», - дальше Гета
читать не стала. Почему-то текст расплывался и двоился, а на душе
стало так тоскливо и муторно, что даже привычная, на автомате,
личная шутка: «Хорошо хоть я не Сидорова» настроение не улучшила ни
на нанограмм.
Гета встала с дивана в гостиной, где собиралась посмотреть
какой-нибудь фильм на большом телевизоре и утопала в спальню. Там
плюхнулась в кресло и свернулась в «скатку», как обычно называл её
позу дед-военный. В свои двадцать семь Гета была гибкой, как
какая-нибудь «художественная» гимнастка лет четырнадцати. Пристроив
подбородок на коленки и крепко обхватив их руками, девушка
попыталась успокоиться.
Она всё никак не могла понять, почему у них с Лёшкой не
заладилось. Гета с Лёшкой дружили с пятого класса, когда Лёшкина
семья переехала из Курска и Лёшка пришёл учиться в Гетин класс.
Мама Лёшки устроилась преподавателем на одну кафедру с Гетиной
мамой, в Университет иностранных языков. И отношения между обеими
семьями, Петровыми и Филимоновыми очень быстро стали самыми
дружескими А «мелких», Лёшку с Гетой, даже три раза вдвоём
отправляли на лето к Лёшкиной бабушке, в Курск. Хорошее было время.
Гета помогала с Петькой, когда он родился. Сам Лёшка братца обожал,
но стоило тому захныкать, впадал в ступор — боялся, что он такой
весь большой эту молекулу повредит. Так и жили, дружили семьями,
Гета опомнилась только на втором курсе Университета, где училась на
преподавателя французского, и, заодно испанского и английского плюс
китайский — факультативно. Где познакомила одногруппницу Анечку,
прилипшую к Гете, как банный лист, с Лёшкой. Лучший друг детства
учился в другом Университете на медицинском факультете, но
регулярно навешал бывшую одноклассницу…
Тогда, к концу второго курса, Гета поняла, что Лёшка для неё не
брат, точнее - никакой не брат. Но вклинить в белобрысую Лёшкину
голову эту нехитрую «мыслю» у Геты не получилось. Ни на втором
курсе, ни до конца учёбы, ни потом, тем более что Лёшкина, в прямом
и переносном смысле светлая голова, оказалась по макушку в
медицинских проблемах. Мало того, что медики, в отличие от
нормальных людей, не пять лет учатся, а шесть, плюс ординатура плюс
море всего. Для неё, Геты, из этих плюсов вырисовывался один
сплошной жирный минус. Лёшка, почему-то погрустнев глазами, стал
называть Гету сестрицей, сначала редко, потом чаще. Правда, зверел,
когда его знакомые парни, не разобравшись в
дружественно-родственных связях в их, со стороны казавшейся дружной
тройке, просили познакомить с красавицей-сестрой Полей и уверяли,
что с самыми серьёзными намерениями. Типа посидеть в кафе или в
кино сходить.
Нет, Анечка была тоже привлекательной, пожалуй, даже вызывающе
хорошенькой: изящное личико со слегка, в меру, заострённым
подбородком. Этаким сердечком. Голубые глаза, розовые губки,
светло-русые волосы. Точёная фигурка аккурат сорок третьего,
официально не существующего, размера. Невысокая, но и не маленькая
с Венеру Милосскую ростом(3). Гета же была не типичной русской
красавицей — высокая, крепкая, с ясными серыми глазами под тёмными
бровями, лежащими ровной дугой. С красивой формы небольшим ртом и
яркими полными губами. С шикарной, в руку толщиной, косищей до
попы. Нетипичным был только цвет волос. Гета была рыжей, примерно,
как апельсин. То есть рыжие на Руси не редкость. Но вот
Марьи-царевны, Царь-девицы и прочие Василисы были подряд
русоволосыми, в крайнем случае — с золотисто-пшеничными косами.
