Бесстрастная физиономия Макуира, капитана парохода «Нань-Шань», в точности отражала его внутренний облик: ничто в ней не указывало на особенную твердость характера или явную глупость. Заурядное, невыразительное лицо шкипера не обладало ни одной ярко выраженной чертой.
Единственное, на что могла порой указывать его внешность, – это, пожалуй, легкая застенчивость. В деловых конторах на берегу капитан, загорелый и улыбающийся, обычно сидел опустив взгляд. Когда же он поднимал голубые глаза, то смотрел прямо и открыто. Его тонкие светлые волосы обрамляли лысый купол черепа от виска до виска пушистой шелковой каймой. Морковно-рыжие усы напоминали щетку из медной проволоки, ровно обрезанную над верхней губой. Как бы старательно он ни брился, огненно-металлические отблески пробегали по щекам капитана всякий раз, как он поворачивал голову. Росту он был чуть ниже среднего, немного сутуловат и настолько крепко сложен, что любая одежда, казалось, сидит на нем слишком плотно. Словно не в силах постичь различия в климате разных широт, он всегда носил коричневый котелок, коричневатого оттенка костюм и грубые черные башмаки. Это береговое одеяние придавало его плотной фигуре неестественный, нелепо щегольский вид. В жилетную петлю он продевал тонкую серебряную цепочку от карманных часов, а сходя на берег, всегда сжимал в крепком волосатом кулаке ручку элегантного зонта-трости, самого высшего качества, и всегда несвернутого. Провожая капитана к трапу, молодой Джакс, его старший помощник, с величайшей заботливостью произносил: «Разрешите, сэр» – и, почтительно завладев зонтом, аккуратно встряхивал складки, в мгновение ока сворачивал его и протягивал капитану. Все это он проделывал с такой важной миной, что старший механик Соломон Раут, куривший у люка свою первую утреннюю сигару, отворачивался, чтобы скрыть улыбку. «Ах да! Вечно этот зонт… Спасибо, Джакс, спасибо», – с чувством благодарил помощника капитан Макуир, не поднимая глаз.
Обладая ровно таким запасом воображения, какого хватало на каждый новый день, он был спокоен и уверен в себе и по той же причине ничуть не тщеславен. Начальство становится обидчивым, властным и придирчивым именно от избытка воображения, а всякое судно, каким командовал капитан Макуир, представляло собой плавучий оплот гармонии и мира. По правде говоря, он был так же не способен отдаться полету фантазии, как не может часовщик собрать хронометр, располагая из инструментов только двухфунтовым молотком и ручной пилой. Однако даже в скучной жизни людей, всецело поглощенных повседневной рутиной, есть место тайне. Например, в случае с Макуиром трудно было понять, какие таинственные силы заставили вполне примерного сына мелкого лавочника из Белфаста сбежать в море. А ведь именно это он сделал в пятнадцатилетнем возрасте. Размышляя о таких вещах, невольно представляешь себе огромную мощную невидимую руку, которая просовывается в земной муравейник, хватает людей за плечи, сталкивает лбами, увлекает ничего не подозревающих жертв на неведомые пути, заставляя стремиться к немыслимым целям.
Отец так и не простил ему глупой прихоти. «Мы бы обошлись без Тома, – говаривал впоследствии оскорбленный родитель, – да у нас ведь торговое дело, а он – наш единственный сын!» Мать после его исчезновения выплакала все глаза. Поскольку мальчишке не пришло в голову сообщить о своих планах, его оплакивали как умершего, и лишь через восемь месяцев пришло первое письмо из Талькауано. Весьма лаконичное послание содержало следующее утверждение: «Погода во время плавания стояла отличная». Однако на самом деле для автора письма имел значение лишь один факт: в тот самый день, когда оно было написано, капитан внес его в ведомости судовой команды матросом второго класса. «Потому что я умею работать», – объяснил он. Мать вновь горько расплакалась, а отец выразил свои чувства короткой фразой: «Наш Том – осел». Отец был мужчина представительный и любил исподтишка подтрунивать над людьми. Он до конца своих лет применял такой тон по отношению к сыну, которого жалел, считая дурачком.
