– Первый тост за альма-матер! – объявил поднявшийся с бокалом Лева Матарас, раньше всех облысевший и больше всех округлившийся. – Нам, коллеги, я считаю, повезло с профессурой… Со школой диагностики, с тем же Институтом сердца… И наши учителя нам действительно кое-что дали. Реально!
– Не кое-что, а все, что могли, – привычным жестом поправив очки, вставила бывшая староста потока, угловатая и нескладная Алена Чубак. – Будем называть вещи своими именами, Левчик!
– Вот именно, – кивнул Матарас, бросив на нее одобрительный взгляд и послав воздушный поцелуй. – А если что-то и недодали, то научили, как нам это взять самим. Скажем им искреннее «спасибо» и отвесим низкий поклон…
Петр Фролов разглядывал лица бывших однокурсников и думал, что эта встреча, посвященная 15-летию окончания вуза, – неплохой луч света в бесконечной врачебной рутине из вызовов, бессонницы, писанины, подключичных инъекций, интубаций[1]. Как не хочется снова туда окунаться! Пока есть шанс – надо оттягиваться по полной!
Он, пожалуй, единственный из присутствующих врач «Скорой», где начал работать, еще будучи студентом. Конечно, профессура в вузе дала им все, что надо, даже больше, но… Это была теория, а практику он познал, что называется, в деле, еще на четвертом курсе, когда фельдшером начал мотаться по вызовам. И эта разница между теорией и практикой выпирала порой настолько, что он, случалось, вставал на лекциях и спорил с профессором.
У преподавателя по фармакологии была привычка: если рецепт на занятии выписан неправильно, он ставил «неуд» и приписывал внизу «больной умер». Петр без зазрения совести подходил к ассистенту кафедры и бесстрашно бросал в лицо: «А у меня выжил сегодня ночью и сейчас живет! Могу назвать, в какой больнице, я отвез его туда». Против практики не попрешь! За подобные выходки преподаватели его недолюбливали, все это выливалось в тройки на экзаменах, хотя знал Петр предмет на «пять».
В общем, особенные были с профессурой у него отношения, что и говорить, но выпить за альма-матер – святое дело.
Встреча проходила в ресторане шлюпочной палубы теплохода «Хирург Бекетов», плывущего по маршруту выходного дня вверх по Каме.
Все изменились за пятнадцать лет. Кто-то защитился, кто-то бороду отпустил, кто-то женился, кто-то даже умудрился бросить медицину.
У каждого свои достижения. Петр, к примеру, успел развестись. Правда, бывшая жена Элла, работавшая участковым терапевтом, перед самой встречей вдруг подкатила с предложением изобразить супружескую пару, чем не на шутку его смутила.
– Как ты не понимаешь, у нас была студенческая свадьба, Фролов, прикинь, – лепетала она накануне вечером по сотовому, – скажи мы им правду, сколько сразу вопросов посыплется: что да почему? Тебе это надо? Мы как бы… на виду.
– Ты думаешь, они не знают?
– Нет, конечно, откуда? Мы полгода как развелись. У всех свои проблемы, дела, заботы. Не до нас им было.
Сейчас Элла сидела рядом, заливисто смеялась над шутками известного хохмача Мишки Трегубова. Отработав в поликлинике положенный срок интернатуры, Михась прошел специализацию по мануальной терапии и засел в одном из санаториев края.
– Тепло, светло и мухи не кусают, – сообщил он заговорщицки после очередного тоста. – Это как раз по мне. О большем не мечтаю. А насчет того, что зарплата невысокая, так есть такое понятие, как шабашки.
– С шабашек, как известно, пенсия не начисляется, – возразил ему гинеколог Серж Гамаюн. – Это черная зарплата, по сути. Выпил пару раз, и можно забыть.
– Можно выпить, а можно и в банк положить под проценты… Что касается пенсии, я до нее вряд ли доживу, – парировал Михась, потянувшись за гитарой. – Столько воды утечет к тому времени! Мужики, помните нашу… корпоративную…
