Сезон дождей был уже на излете, однако после обеда небо стремительно нахмурилось и над историческим центром Бангкока пронесся ливень. Я как раз только прошел все кордоны и протиснулся сквозь очередную рамку металлоискателя на площади Санам Луанг. За спиной – целое море людей, одетых в траурно-черное. Впереди огромной золотой, сверкающей горой возвышался погребальный помост таиландского короля Пумипона Адульядета (Рама IX). Тайцы постарались, чтобы величавость самого строения как можно сильнее подчеркивала масштаб события. В газетах частенько описывали эти похороны расхожим клише – событие, которое можно увидеть один раз в жизни. И с этим сложно было не согласиться.
Можно долго рассказывать, как так получилось, что Рама IX стал самым-самым в истории таиландской монархии. Про это уже написаны десятки книг, сняты короткие и длинные документальные фильмы. Достаточно сказать, что в тот день в Таиланде прощались с человеком, обожествленным еще при жизни в коллективном восприятии его народа. И после смерти божественный ореол только усилился. А как попрощаться с богом, в которого веришь ты сам, верят твои соседи, друзья и родители? Если с Ницше и его знаменитым изречением о том, что «Бог умер» можно, к примеру, не согласиться, то как поспорить с правдой жизни? В этот момент, в этой стране, для этих людей бог действительно умер. И в этот день они с ним прощались.
Понимая это, было даже как-то неловко «неверующему» стоять в первом ряду, всего в нескольких сотнях метров от погребального помоста. В то же время где-то далеко отсюда толпятся десятки тысяч людей, ожидая прощания со своим королем. Чтобы занять свое место, с которого, откровенно говоря, не многое можно разглядеть, они уже которые сутки не спят, дежурят под солнцем и дождем. Мне же, как иностранному корреспонденту, после получения аккредитации путь был открыт максимально близко к месту событий. Тайцы хотели, чтобы мир знал, как они прощаются со своим королем.
Дождь рухнул на город, как это обычно бывает в тропиках – так, будто вся накопленная в облаках влага стремилась излиться здесь и сейчас, считая невыносимым любое промедление. Такой дождь сразу идет и сверху, и снизу, не говоря уже про косые струи, подталкиваемые порывами ветра. Пытаясь хоть как-то защитить фотокамеру от неминуемой опасности утонуть в этом потоке, я спрятался под навесом установленного у металлоискателей тента. В считаные секунды под его крышей оказалось несколько десятков людей. Незнакомые между собой, они стояли, прижавшись друг к другу в абсолютном молчании, опасаясь его нарушить.
Пять лет назад я приехал в эту страну в свою первую загранкомандировку, не имея тогда, если разобраться, ни малейшего представления о жизни журналиста-международника. Мой коллега, которого я должен был сменить в Бангкоке, в аэропорт опоздал минут на сорок. Оказалось, что он только что прямиком из курортной Паттайи, где подцепил в каком-то баре местную медсестричку из числа русских экспатов. Дама была не из юных и не страдала чрезмерной наивностью, но почему-то поверила в предложенные ей руку и сердце и всерьез собиралась лететь за ним из Таиланда в одну из ближневосточных стран, куда его переводила наша контора.
Время было только шесть утра, но мой новый товарищ безапелляционно заявил: «Едем пить виски». Я не возражал. Предложить свой план действий мне тогда не представлялось возможным. К тому же это бы вряд ли кого-то заинтересовало. Товарищ был опытен и непобедим в подобных переговорах. Настоящий породистый журналист-международник. Говорят, еще его отец долгое время при Союзе работал в ТАСС, возглавлял корпункт в Париже. В какой-то момент его и всех сотрудников представительства местные власти попросили покинуть страну в 48 часов. О причинах, полагаю, говорить излишне.
