«Нива» со съемочной группой притормозила у ближайшей закусочной. Спецкора Андрея долго упрашивать не пришлось. Он тоже имел садовую голову на плечах. И голова эта болела.
– Ладно, Петя, уговорил! Пусть будет по-твоему, – проворчал он. – Но не более ста грамм! У нас впереди ответственная съемка. А то ты опять наваляешь, как вчера…
Что было вчера, телеоператор Петя помнил смазано, как бы в расфокусе. Вчера, поздно вечером, они вернулись из командировки, из села Верхний Макон. Там проходил ежегодный праздник Урожая. Его апофеозом явился банкет, где друзья изрядно поднабрались. А до этого было долгое и нудное заседание правления колхоза. Снимать «сидячки» и «говорящие головы» Петя не любил. Изнывая от однообразной фактуры, он принялся крупным планом отпечатлять туфли членов президиума, а потом переключился на их носы. Носы были на любой вкус: курносые, крючковатые, картошкой, с горбинкой, а один, ну, в точности – свиной пятачок. Это-то и припомнил ему спецкор.
Петя был человеком совестливым, а потому рефлектирующим. Впрочем, самоедство его покрывалось бесшабашностью нрава, – примерно так, как бейсболка покрывала его рыжий кокон.
Он был человеком полета. Коллеги называли его «властелином мгновения». Часто, наведя объектив на занимавший его объект, Петя приговаривал: «Остановись мгновенье, ты ужасно!». При этом профиль его лица обретал вид отточенной алебарды. Горящие глаза обращались в узкие щелки, рельефные губы смыкались в прямую линию, и даже, его тонкий нос, казалось, становился острее. Тут Петя выкладывался по полной.
Петя консервировал время.
В утробе забегаловки, куда они ввалились, разило воблой и перегорелым спиртом. Друзья взяли по сто граммов водки и по дольке лимона. Присели за столик.
– Что, Петя, налопопам? – предложил Андрей.
– Да что тут половинить! Разве это доза? Пей сам свой лопопам! – огрызнулся оператор и махом опрокинул стакан в недра своего ошарашенного «я».
– Петя, мы не упиваться пришли, а поправить здоровье!
– Да, Андрюша, тут ты прав! Водка исцеляет любую болезнь. Можно сказать все заболевания лечит. – Он пососал лимонную дольку и добавил: «Окромя алкоголизма».
Спецкор хмыкнул и отпил половину содержимого. Его душа, «перееханная трамваем», мало-помалу расправляла поломанные крылья. В этой фразе, некогда изреченной им же самим (в порядке самоидентификации), слово «трамвай» обозначало судьбу. Или рок.
Андрей был сухощаво-высок, но в речи и телодвижениях нетороплив. Как и Петру ему было тридцать с хвостиком, впрочем, мичуринская бородка клинышком, делала его более представительным.
Участвуя в попойках, Андрей строго придерживался своего фирменного стиля поведения. Как только перева́ливало за двести пятьдесят – сразу включал «песняка», независимо от места и ситуации. Это было его фишкой. Зычный голос, подобно сирене, парализовывал окружающее пространство, вызывая оторопь у окружающих. Предпочитал казачий фольклор. Часто, щуря глаза, искательно смотрел вдаль, как бы прислушиваясь к отдаленным аплодисментам.
– Ты, Петя не алкаш, – сказал он, поглаживая бородку. – А, всего лишь, жалкий любитель. И пустобрех.
Оператор обернулся на стойку и посмотрел на барменшу. Затем вперился взглядом в пустой стакан.
– Андрей, а ты знаешь, почему в народе говорят: «Между первой и второй промежуток небольшой»?
– Почему же?
– Объясняю. Вот ты сейчас выпил и стал другим человеком. Заметил? А этот другой – тоже хочет выпить! Для этого другого ты оставил пятьдесят грамм. Получается, ты с ним пьешь налопопам. Мой же, другой человек, как видишь, остался с носом! А я не хочу его обижать! Понимаешь? Ближних надо любить!
