Тёмной тропой

Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли сказывается сказка. Коли не трусите в омут с головой окунуться да леса дремучего с нечистью не боитесь, усаживайтесь поудобнее. Да-да, вот так. За столом со скатертью самобранкой слова, что красна песня: льются, родимые, льются.

Ну, что, всё ещё хотите наше Тридевятое посетить? Вы не подумайте, что я за зря страху навожу. Да вот обернувшись козлёночком, только в неправильных сказках обратно в добра молодца иль в красну девицу возвращаются. А я-то собираюсь самую что ни на есть правду поведать. И дела в этой правде ой тёмные творятся, ой тёмные!

Т-ш-ш, слышали? Чур меня! Да не дрожите, родимые, не дрожите. Ветка хрустнула за окном. Ветка. Али нет… Что-то наш зачин затянулся. Начинать надобно, а то так и не узнаешь далеко ли прошел и длинен ли еще путь остается.

Вот ведь как бывает: живёшь себе живешь, ни горя, ни чудес не ведаешь. Только ни первое, ни второе не спрашивают, когда на пороге очутиться и в избу вероломно постучаться. Это сейчас ребятню учат: «Не открывай дверь, не соблазняй серого пасть раскрыть пошире, да зубы поострее наточить». А в те времена не положено было. Коли человек, то будь добр и Лихо одноглазое впустить, ежели оно в беде. Но, по секрету вам скажу, не в широкой душе дело, а в страхе. В нём родимом. Крючковатые пальцы нечисти расползлись за все тридевять земель, точно тени голых кривых деревьев. И не было им ни конца ни краю.

Всюду чувствовалась нечистая. Всё чаще дочки Яги казали свой лик на княжьих пирах. Поговаривали, что затеяла бабка неладное. Оплетала недобрая всех красными нитями заколдованного клубка. Ради замыслов своих даже не постеснялась умыкнуть его у Кощея. Но об этом в другой раз.

Всё чаще Ауки стали безобразничать по деревням. «Они ведь безобидные! — скажете вы. — Аукают себе и аукают». Так-то оно так, но вы попробуйте эти лихие звуки ночку на пролёт послушать. А? Каково будет? А ежели ещё и под ставнями самыми? Вот вам мой совет — не окликайтесь на крик этих круглощёких проказников. Уважите разок и не заметите, как заведут вас в чащобу дремучую и бросят. А на Лешего и не надейтесь: там где Ауки, его мухомора на носу и в близи не разглядишь. Не любит он их, вот и всё.

Все тропки, даже самые протоптанные, вели в лес. Тёмные времена, тёмные. Я мог бы долго чаи гонять и рассказами о чудищах вас развлекать, да не о том речь нашей сказки. Помните, что я про страх говорил? В нём проклятом дело. Кощей, Горыныч и Яга покажутся вам теми ещё злодеями. Поступки их не всегда белы, спору нет. Да вот только и пострашнее поступки свет видывал. И не от лицедеев из Тёмного леса, а от людей. Да-да, из Тридевятого царства. А я там был, мёд и пиво пил, но на душе моей не пьяно и сытно стало, а сыро и мерзко. Страшно, родимые, страшно, какими жестокими порой мы можем быть.

🧶🧶🧶

Не любили люди окраины Тридевятого. Сами посудите: до центра, где всякой всячины полно, далековато. Не счесть пары сапог, что придётся истоптать, дабы туда добраться. Это ж ежели беда или не урожай, а запасы кончились, так и помереть недолго. Но больше всего эти места не жаловали из-за близости к Тёмному лесу. Вытяните руку перед собой. Вытяните-вытяните, не поленитесь. А теперь взгляните-ка на пальцы. И усилий никаких не надобно, чтоб рассмотреть, правда? Так и лес тот виднелся, будто из ладошки вашей вырос. Ох и сколько же недоброго притаилось за ветвями хвойными. Сколько всего коварного сокрылось в прохладе лесной. Но людям то жить где-то надобно. Вот они и жили, рассыпая соль у порога, да развешивая обереги где ни попадя.