Историю эту пересказывали в Константинополе и его окрестностях с незапамятных времен. Никто в точности не знает, кем и когда она была рассказана впервые, но известно также и то, что глупцы, сомневающиеся в ее подлинности, дорого поплатились за свои недальновидность и упрямство.
Случилось так, что за много лет до того, как в Константинополь пришла самая последняя его холодная весна, в городе начали происходить странные и порою необъяснимые вещи. Сперва людская молва разнесла весть о мироточащих иконах в Святой Софии и Святой Феодосии. Иконы и вправду источали слезы, да только люди вслед за клириками почитали сию весть предзнаменованием великого чуда, а не великого несчастья. Позже стали поговаривать и о плачущих древних, языческих еще статуях на Большом Ипподроме.
А потом уж люди и в самых обыденных вещах начали видеть нечто пугающее. Вот, к примеру, львиноголовый фонтан на торговой улице Меса. Издавна он утолял жажду всякого путника: и богатого купца-генуэзца в парчовом жилете с меховой оторочкой, и военного ромея в кольчуге, и ремесленника в обыкновенной рубахе, и ученого мужа в темной куртке и алой шапочке, аккуратно сидящей на волосах, и даже юродивого в драном плаще, подвязанном простой веревкой. Но тут люди стали замечать, как необыкновенной красоты закаты окрашивали и весь мраморный фонтан, и голову льва, и воду, что льется из нее, в кроваво-красный цвет. В один из таких вечеров кто-то крикнул: «Смотрите, это кровь Константинополя! Сама земля под городом изранена и кровоточит». И вот усталые путники стали обходить фонтан стороной. А того, кто выпьет из него воды, люди теперь считали проклятым.
Часто в городе можно было услышать, как какой-нибудь мальчишка со слов своего приятеля рассказывает, будто всадник Юстиниан ночью, после захода солнца, спускался с высокой колонны на площади Августеон перед Святой Софией, и всю ночь был слышен топот копыт его одинокого каменного скакуна, отражавшийся от городских стен. И остается только гадать, правда это была или выдумка, но люди поговаривали, будто в соборе Святой Софии ангел, еще в Юстиниановы времена вошедший в него, вышел из мраморной колонны и устремился наверх, под купол. И теперь уже любой из городских сплетников – купец в каждой лавке, зазывала в каждой харчевне – знал наверняка, что все это, конечно, предвещает городу скорый конец.
Городские сплетники и торговцы много и часто судачили обо всех этих недобрых знаках. И совершенно неизвестно, кто именно, но, очевидно, кто-то, кому можно доверять, однажды сопоставил два события, о неразрывной связи которых невозможно было не догадаться. И один Бог ведает, почему раньше связь эта никому не бросалась в глаза. А дело было вот в чем.
Жил в Константинополе один человек, звали его Алексеем. Роду он был знатного, происходил из старинной семьи Мелиссиносов и состоял при императоре на военной службе. Будучи офицером, часто он отсылался для военной разведки, после чего докладывал о передвижении османских войск, беспрестанно в те времена осаждавших Константинополь, самому василевсу. Было у Алексея четверо сыновей, все как один высокие и темнобровые красавцы, все были к ратному делу годны и тянулись к нему душой, все превосходно стреляли из лука и владели мечом, все были отцом любимы, и всех он жаловал и готовил к ратной службе. Что уж и говорить, солдаты нужны были городу как никогда раньше: османы силой захватывали города и деревни и все ближе подбирались к Константинополю, грозя ему скорой осадой.
