Лес дышал гнилью.
Он не шумел, не шептал, не скрипел – просто дышал. Глухо, тяжело, будто кто-то огромный лежал под корнями, скрытый, но живой, и с каждым вдохом впрыскивал в воздух запах плесени, старой крови и смерти.
Раэн стоял на границе деревни, под мокрыми от росы соснами, и смотрел, как туман стелется по земле, как живое существо. В сером рассветном свете всё выглядело будто выцветшим: деревья – как мрачные столбы, дома – будто склонившиеся вдовы, а люди… Люди прятались.
Деревня называлась Рудница. Где-то на краю герцогства, среди болот, куда редко добираются даже сборщики налогов. Он слышал про неё от трактирщика в Орвене: «Туда теперь только с мечом, охотник. Говорят, тьма поселилась под крышей кузнеца».
Он пришёл. Не за деньгами – там не платят золотом. Платят молчанием, опасными взглядами, и страхом, который липнет к коже. Но иногда и охотнику нужно напоминание: почему он всё ещё жив.
Он прошёл мимо покосившихся домов, неся за спиной меч – один, чернёный, без украшений. Рукоять затёрта, гарда простая, сталь темнеет у основания – следы крови не вымываются до конца. Этот меч знал больше смертей, чем вся деревня вместе взятая.
– Ты охотник? – голос, высокий и хриплый. Мальчишка с пустыми глазами стоял босиком в луже. – Ты убьёшь её?
Раэн ничего не ответил. Только кивнул. Иногда слова – это просто лишний груз. А грузов у него и так достаточно.
Староста ждал его у центральной площади – если эту пустую выжженную землю можно так назвать. За ним, в полумраке, прятались трое мужчин и одна женщина с младенцем. Все молчали.
– Шестеро пропали за три недели, – сказал староста. Голос у него был деревянный, почти механический, как у тех, кто уже всё оплакал. – Ушли в лес и не вернулись. А некоторых находили… но не всех.
– Рассказывай. Всё. Подробно. – Раэн говорил низким, усталым голосом.
– Первой была Мара, знахарка. Ушла по травы. Нашли её через день… кожу содрали, как с кролика, но аккуратно. Как будто с любовью. Потом близнецы Лары, пастух, кузнец. Вчера – моя дочь. Тоже ушла по дрова. Мы нашли её волосы… только их.
Раэн молча выслушал. Потом огляделся. Деревня была окружена лесом, но не обычным. Он будто сдвинулся ближе, сжал деревню в тиски. Каждое дерево – как сторож. Каждая ветка – как коготь.
– Покажешь кузницу?
Кузница стояла пустая, черная, как глотка зверя. Даже огонь в горне, казалось, был потушен навсегда.
Внутри пахло кровью. Старой, запёкшейся, с привкусом железа. На стене – отпечаток руки. Тонкой, длинной, как у женщины. Но слишком высокий.
Раэн провёл пальцами по пятну, потом поднёс их к лицу. Вдохнул.
Гниль. Голод. Старая магия. Не человек.
Он наклонился. На полу – след. Едва заметный. Пальцы касаются пола, как у паука. И запах – не просто смерть. Запах чуждой воли.
Он встал. Медленно, как будто сам стал частью тьмы. Вышел. Направился к лесу.
Лес заглатывал его без следа. Птиц не было. Ни одного звука. Даже ветер боялся касаться этих деревьев.
Он шёл долго, но ни разу не сбился. Он чувствовал.
Чувствовал, как что-то смотрит. Прячется. Изучает. Не атакует – не боится. Ждёт.
Через час он нашёл поляну. В центре – нечто вроде алтаря, собранного из костей. Животных. Людей. Всё перемешано. Над ним – паутина, густая, почти плотная, как шёлк. В ней – тело. Точнее, то, что от него осталось.
И тогда она вышла.
Ростом почти с дерево. Худая, чёрная, как копоть. Лицо вытянуто, но с чертами человеческой женщины. Глаза – мёртвые, без зрачков. Волосы длинные, спутанные, в них – засохшие листья, когти, шипы.
– Ты нарушил границу, – прошипела она. – Ты принёс сталь. Грязную. Человеческую.
– Ты ешь их, – сказал Раэн, не вынимая меч. – Ради силы? Или ради удовольствия?
