– Каков у нас лимит времени? – мучительно морща лоб, спросил Седьмой Правитель Таговеи.
Неделю назад ему сделали очередную герондомодуляцию. Несмотря на то, что это была уже третья в его жизни операция по продлению жизни, перенес он ее тяжело. И сейчас все еще болели мышцы, суставы, но самое страшное – мучительно разламывалась голова, не давая сосредоточиться на главном и реально осмыслить создавшееся положение. Голоса ученых сливались в один неясный гул, из которого вырывались лишь отдельные фразы, с трудом доходившие до его раскаленного мозга.
– Пять тысячелетий, не более. Это в лучшем случае…
Доклад ученых пугал. О катастрофе ученые мужи говорили несколько столетий, но как-то неуверенно. Пятьдесят лет назад у них были только версии, догадки и предположения. Теперь же, после изобретения тедрокрипториста, с помощью которого стало возможным провести спектральное геофизическое сканирование планеты, и на основании экономических расчетов подсчитать потенциал планеты почти без погрешностей, ученые били в набат о неминуемой гибели Таговеи!
Необходимо было принимать какое-то решение. Конечно, Седьмой Правитель Таговеи – крохотной планеты, затерявшейся в созвездии Белого Орла, мог бы сделать это и единолично. Но страх, что из-за мучительных головных спазмов, он может принять неправильное решение, останавливал его.
– Решение вынесет Совет Посвященных, – еле слышно, словно расписываясь в собственном бессилии, произнес он.
Зал удовлетворенно затих, и вскоре опустел: ученые бесшумно телепортировались, оставив Правителя наедине с его сомнениями и мучительными мозговыми спазмами…
* * *
Мокрый пушистый снег, лениво зависая в воздухе, заполонил все видимое пространство. В потустороннем свете фонарей огромные лохматые снежинки складывались в причудливый воздушный ажур, который медленно спускался на землю. Казалось, какой-то невидимый ткач без устали плетет и плетет нескончаемое кружево. Искрящаяся в морозном воздухе, девственная белизна медленно сползала на тротуары и дороги, тут же превращаясь в чавкающую кашу. Сапоги разбухли непомерными колодками, за шиворот куртки набился снег, намокший шарф елозил по шее. Обычная питерская зима.
Настроение у Милы было сообразно тому, что хлюпало под ногами. Причины для этого были. Ноги не несли домой. «Нет, все-таки съезжу!» – решила, наконец, она. Мила достала сотовый, предупредила дочку, чтобы не ждала ее, и повернула к метро.
Дашка, на этот раз перекрашенная в брюнетку и постриженная «ля вамп», обрадовалась:
– Молодец, что выбралась, а то мои спиногрызы уже всю крышу снесли! Пойдем на кухню. Я им раскраску подсунула, так что полчаса тишины у нас с тобой обеспечены.
– А Маланов где?
– То есть как где? – оторопела Дашка. – В баню же с твоим Димкой поехали.
– Ах, ну да! – слукавила Мила. – Я забыла.
– Что-то ты, девушка, темнишь. – Засомневалась Дашка. – Вы что, не разговариваете с ним? Поругались? Ну-ка, выкладывай, что у вас стряслось.
Мила достала из сумки бутылку сухого вина и шоколадки для детей, прихваченные по дороге.
– Да пока еще ничего не стряслось, но хорошего мало, скажу я тебе. Давай тару.
Не успели они разлить вино, как на кухню заскочил с головы до ног раскрашенный акварелью один из близнецов. За шесть лет Мила так и не научилась различать кто из них Мишка, а кто – Гришка.
– Мне тоже пить! – оглушительно заорал он.
– Я тебе дам пить! – угрожающе схватилась за полотенце Дашка. – Лешка, забери его отсюда! Дайте с человеком поговорить!
Но вместо Лешки влетел второй, такой же красно-сине-зелено-желтый близнец.
– И я хочу лимонада!
