Внизу шумел и плевался Ведер, лошади спотыкались и скользили на каменной крошке, ветер порой утихал, но чаще дул во всю глотку, пытаясь вытолкнуть бродяг с утёса и отбирая последние крохи тепла. Хронист молился – то за себя, то за Этельфледу: как бы она тоже не оступилась и не рухнула в голодный Ведер.
Порой кто-нибудь впереди медлил – тогда можно было просто постоять, любуясь ущельем. Скалы спускались к реке, как усаженные зубцами стены великаньего замка; их корни терялись в клубах пара над белесыми куполами бурной воды, которые скупое солнце украшало порою радужными разводами. Кое-где утёсы не выдерживали совместного натиска воды и времени – и вместо грозных бастионов к Ведеру спускались шершавые плоскости осыпей. Низкорослые ели смыкали ряды на верхних галереях стен, вереницами спускались по склонам, караулили в небольших расщелинах, цепляясь корнями за мелкие трещины в камне. Увы, там, где ёлки отлично чувствовали себя, людям приходилось несладко. Хорошо ещё, что Кейтлин чувствовала направление, хоть и не могла объяснить, как именно, – должно быть, сущность внутри неё помогла. Узнав об этом, Бартель добродушно заметил, что с подобным талантом можно разыскивать не только попавших в беду подруг, но и более интригующие вещи, – девчонка похвалу не оценила и хлестнула его неприязненным взглядом.
Было уже далеко за полдень, когда тропа вильнула прочь от реки и вывела в глубокий и почти безветренный распадок, по дну которого бежал ручей, петляя между булыжниками, надувая прозрачные коленца над мелкими камешками. Иззябшие и обессилевшие путники побросали вещи на землю, напоили лошадей и запалили добрый костёр. Перекусили чем придётся – нарезали сыр, нарвали на тонкие полоски солонину, проглотили это всё, закусили хлебом и запили холоднющей водой из ручья. Ааренданнец не погнушался разделить с остальными скудную трапезу и ещё добавил от себя засахаренных ягод с косточкой, длинных и морщинистых, которые он назвал финиками. На вкус хрониста они были немного приторными – но всё ж какое-то разнообразие. Впрочем, расположения попутчиков ааренданнец этим не купил. Кейтлин всё время казалось, что чародей пялится на неё, как на занятную реликвию, поэтому она пересела, устроившись у него за спиной. Бартель понимающе улыбнулся. Остальным тоже было не по себе в его компании: все молчали, стараясь не встречаться с колдуном взглядами, как будто это могло помешать ему проникнуть в их воспоминания. Айдан размышлял о том, куда делся дознаватель, и жалел, что вместо воителей в бронзовых латах с ними отправили одного-единственного волшебника, и то не альвестца.
– Интересная у вас компания, – наконец изрёк Бартель и, не дождавшись реакции, обратился к Шаану: – Как гостя из далёкой Альдонии занесло на север?
– М-м, я представляю здесь инквизицию, – ответил тот. – К сожалению, я не могу сообщить…
– Все ведь поели, да? Отправляемся? – перебила его девчонка.
– Пожалуй, – Вальтер поднялся, и все за ним. – Хотя постойте, – он поднял предостерегающую ладонь. – Кто видел Альмасира?
– Я нет, – выпалил Айдан.
– Может, сдох наконец, – буркнула Кейтлин.
– Да поехали уже без него! – досадливо крикнул Годфруа. – Больно нужен.
– Не могу не согласиться, – слегка насмешливо промолвил Вальтер.
Но Кейтлин как-то всех убедила, что, если не дождаться её верного слугу и тюремщика, может случиться что-нибудь ужасное. Как ни закатывал глаза рыцарь, как ни плевался Виллем – решили не рисковать и вновь расселись вокруг остывающих углей. От нечего делать Вальтер снова взобрался на холм, осмотрел предстоящий путь и притащил обрывок тёмной ткани, который, по его мнению, наверняка был от плаща Фродвина – инквизитор трагически вздохнул и молвил в ответ, что любой из местных культистов наверняка одевается так же. Бартель усердно, с ожесточённым лицом полировал тряпочкой место, которым его оружие соприкоснулась с веткой куста, и не успокоился, пока блики от костра не начали гладко скользить по трубке, не делаясь мутней ни на мгновение.
