Глава 1: Рождение и Первые Шаги
Вне Времени, вне Пространства, до того, как само понятие Бытия обрело очертания, простиралась лишь бескрайняя Пустота. Она пульсировала абсолютным Ничто, немыслимым для человеческого сознания, ибо не имела ни начала, ни конца, ни тени, ни света. Она была первобытным вакуумом, из которого ещё ничего не было извлечено, и в который ещё ничего не было погружено. Миллиарды эонов, если бы эоны могли быть измерены, протекли в этом безмолвном небытии, пока в самом сердце Пустоты, в её бесконечной, непостижимой глубине, не пробудилась первая робкая искра Сознания.
Это была не вспышка, не взрыв, а скорее тихое, неумолимое осознание внутри самого Ничто. Миллиарды нерожденных частиц, что спали в этой безликой колыбели, почувствовали некое предчувствие, некий толчок к изменению. Из этой единой, неделимой сущности, которая была одновременно всем и ничем, начали медленно, почти незаметно вычленяться отдельные фракции, словно капли росы, собирающиеся в бездонном океане. Это был акт самопознания Пустоты, её первое и величайшее творение.
Так явились они. Четверо братьев, неразделимо связанных источником своего происхождения, но бесконечно разных в своей вновь обретённой индивидуальности. Они не родились из утробы, не появились из кокона, но сформировались из самой ткани Пустоты, отделившись от неё, как первые мысли от первичного сознания. Каждый из них нёс в себе не просто часть первородной силы, но и её уникальный аспект, её неотъемлемую грань, способную воплотиться в видимом мире.
Первым, кто обрел форму, был Каэлен. Он материализовался из самых плотных, самых сгущенных участков Пустоты, принимая очертания, что позднее станут олицетворением прочности и несгибаемости. Его сила была силой притяжения, тяжести, той невидимой нити, что связывает воедино всё сущее. Когда Каэлен впервые «вдохнул», если это можно так назвать, Пустота вокруг него сгустилась, превращаясь в первые, пусть и эфемерные, массы. Он был олицетворением фундамента, порядка, незыблемости. Его магия заключалась в управлении материей в её самой плотной и стабильной форме: от сжимания бесплотных газов в твердь до распыления гор в мельчайшую пыль. Его глаза, глубокие и древние, словно бездонные колодцы, отражали безмолвие космоса. От него исходила аура спокойствия, почти равнодушия, но за ней скрывалась невообразимая мощь, способная сдвигать континенты и дробить звёзды.
Почти одновременно с Каэленом, но из совершенно иной грани Пустоты, словно из её раскаленного ядра, возник Феникс. Его появление сопровождалось первой искоркой света, первым трепетом жара, что разогнал часть вечного мрака. Он был воплощением неукротимой энергии, первозданного огня, что сжигает старое, чтобы дать жизнь новому. С его первого «выдоха» Пустоту пронзили струи пылающей энергии, создавая первые, хоть и мимолетные, всполохи. Магия Феникса была силой разрушительного пламени и созидательного света. Он мог выковать звезду из облака пыли или испепелить мир одним лишь вздохом. Его сущность была неистовой, непредсказуемой, его «голос» был подобен рокоту извергающегося вулкана. Глаза Феникса пылали ярче тысячи солнц, отражая безграничную мощь, что грозила прорваться сквозь его едва сформированную оболочку.
Третьим проявился Эребус, вынырнувший из самых глубоких, тенистых уголков Пустоты, из тех мест, где даже зарождающийся свет Феникса не мог проникнуть. Он был самой Тенью, не отсутствием света, а его неотъемлемым дополнением, его изнанкой. Его появление принесло первое понятие о неизвестности, о скрытом, о том, что обитает за гранью восприятия. Когда Эребус «заговорил», Пустота вокруг отозвалась едва уловимым эхом, предвещая приход звука, и с этим эхом родилась первая тайна. Его магия была в управлении самой Тьмой, иллюзиями, страхами, всем тем, что обитает в глубинах сознания и под покровом ночи. Эребус мог сгустить тени до такой плотности, что они поглощали свет, или создать миражи столь реальные, что разум терял связь с действительностью. Его фигура была окутана вечной полумглой, его глаза были двумя бездонными омутами, в которые, казалось, можно было провалиться без остатка. От него исходила аура мистической тайны и легкой угрозы, манящей и пугающей одновременно.
