Маленькой девочкой я часами бродила в одиночестве по тихому лесу за нашим домом в Луизиане, напевая песни. На улице я чувствовала себя по-настоящему живой, но казалось, что рядом притаилась опасность. Когда я росла, мать с отцом постоянно ругались. Он был алкоголиком. Дома было страшно. Улица, конечно, тоже не подарок, но там был мой мир. Неважно, рай там или ад, он мой.
Обычно, возвращаясь домой, я сначала шла по тропинке к дому соседей, через благоустроенный двор мимо бассейна. У них был сад, полный маленьких мягких камешков, которые удерживали тепло, приятное коже. Лежа на них, я смотрела на небо и думала: «Я смогу найти свой путь в этой жизни. Я смогу воплотить свои мечты в реальность».
Лежа на тех камнях, впитывая тепло сверху и снизу, я ощущала присутствие Бога.
Раньше, воспитывая детей на Юге, их учили почитать мать и отца и держать рот на замке. (Сегодня все иначе: ребенка нужно уважать.) В нашем доме запрещалось перечить родителям. Как бы плохо ни было, сиди молча, а если посмеешь открыть рот, последствия неминуемы.
В Библии сказано, что твой язык – твой меч.
Моим языком и мечом было пение.
Все детство я пела. Подпевала автомагнитоле по дороге на занятия по танцам. Пела, когда было грустно. Пение казалось мне чем-то духовным.
Я родилась и ходила в школу в Мак-Коме, штат Миссисипи, а жила в 40 километрах южнее: в Кентвуде, штат Луизиана.
Там все друг друга знали. Двери не запирали, из развлечений – походы в церковь и вечеринки на заднем дворе, детей одевали в одинаковую одежду, и каждый в этом городке умел стрелять из оружия. Главной исторической достопримечательностью была тренировочная база конфедератов Кэмп Мур, построенная Джефферсоном Дэвисом[1]. Каждый год в выходные перед Днем благодарения там проводят реконструкции сражений Гражданской войны, и люди в военной форме напоминают о приближении праздника. Мне нравилось это время года: горячий шоколад, запах камина в гостиной, цветные осенние листья на земле.
У нас был небольшой кирпичный домик с обоями в зеленую полоску и деревянными панелями. Девочкой я играла в приставку, каталась на картинге, занималась баскетболом и ходила в христианскую школу Parklane Academy.
Услышав однажды пение нашей экономки в прачечной, я была тронута до глубины души, по спине впервые пробежали мурашки. Обычно я занималась стиркой и глажкой для всей семьи, но, когда с финансами становилось получше, мама нанимала кого-нибудь в помощь. Экономка пела госпел[2], и музыка, ее исполнение открыло мне новый мир. Никогда не забуду этот момент.
С тех пор желание и страсть к пению во мне только росли. Вокал – это волшебство. Когда я пою, познаю себя и могу оставаться искренней. В такие моменты нет нужды общаться с другими привычными фразами: «Здравствуйте, как ваши дела?..» Можно транслировать более глубокие мысли. Пение переносит меня в мистическое место, где язык не имеет значения, где возможно все.
Все, чего я хотела, – сбежать из обыденного мира туда, где получится смело и без раздумий себя выражать. Когда я оставалась наедине со своими мыслями, мой разум на-поднялся тревогами и страхами. Но музыка останавливала лишний шум, вселяла в меня чувство уверенности и позволяла самовыражаться так, чтобы меня видели и слышали именно такой, как я хочу. Пение привело меня к чему-то божественному. Пока я пела, я будто переносилась за пределы знакомого нам мира. Как и другие дети, я продолжала играть на заднем дворе, но мысли, чувства и надежды витали где-то далеко.
Я много трудилась, чтобы все получалось так, как я хотела. Снимая глупые клипы на песни Мэрайи Кэри на заднем дворе своей подружки, я воспринимала происходящее всерьез. К восьми годам я считала себя режиссером. Думаю, никто в нашем городе не делал ничего подобного. Но я знала, что хотела увидеть, и старалась этого добиться.
