Глава первая
Садаф
Лежа на крыше родного дома, ощущая каждой частичкой тела движение воды, пропуская ее через жабры, Адонис, сын вождя каламов, смотрел вверх, в темноту, куда поднимались пузырьки воздуха. Светящиеся морские звезды, что ползали по вечно заиленным улицам деревни Тиспурам, и бархатистые медузы, которые освещали жилища каламов изнутри, как будто раздвигали тьму. Но все это происходило здесь, на дне. Ему, стройному, с сильным хвостом, широкими плечами и длинными темными волосами, сплетенными в упругую косу, хотелось купаться в лучах настоящего света. Того, что брезжил не у дна океана, а куда выше – у священного барьера, названного когда-то Садафом и укрывающего каламов от зла. Но и там этот свет был едва различим. Правда, мерцал сам барьер, переливался всевозможными цветами и будто одаривал силой.
– Брат! – послышался знакомый голос.
– Я здесь, – ответил молодой калам.
– Дириг сказал, чтобы мы присматривали за деревней, – у края крыши показался остроносый светловолосый Аварис, с рождения одноухий. Много лет назад большая тигровая акула появилась из тьмы и расправилась с родителями бедняги, а сам он после этого стал приемным сыном вождя и, значит, приходился Адонису названым братом.
«Да уж, – подумал Адонис, – если сам Дириг сказал – никуда не денешься».
Слово помощника вождя – покрытого шрамами могучего воина-калама – было почти столь же непререкаемым, как и слово предводителя племени. Интересно, как с Диригом ладит его дочь?
Адонис поднял к глазам серебристый меч, попытался рассмотреть собственное отражение. Мама Меса, хоть и не юная, но все еще прекраснейшая каламка, говорила, что ее сын красавец. Но в полумраке на гладкой поверхности клинка отражались только светящиеся точки морских звезд. Половина тварей на глубине обходится без глаз – зачем они в темноте? С другой стороны, так ли уж она непроглядна? Если ту же домашнюю медузу вовремя не покормить, ее щупальца обвисают, мантия тускнеет. Сначала тьма охватывает все, а потом как будто начинает рассеиваться, в ней проступают контуры жилища и очертания тел.
На глубине светилось всё. Правда, слабо, бережно, не сияя и не сверкая. Чтобы заметить это, надо было отплыть подальше от деревенских улиц с морскими звездами. Едва заметно переливались разноцветьем ленты морской травы и морские черви в выбоинах дна, губки и ракушки на скалах, рыбья мелочь и камни, облепленные водорослями.
Да и сами каламы были видны во мраке как силуэты из множества едва мерцавших крохотных чешуек, покрывающих тело. Сейчас Дили – дочь грозного Дирига и верная подруга Адониса и Авариса, часть их неразлучной троицы, парила в воде, разбрасывая рыбьи потроха по слабо освещенным улицам, чтобы морские звезды не уползали оттуда, и сама казалась тенью. Но стоит ей подняться во мрак, и ее стан заискрится.
А если морских звезд вовсе не будет? Станут явственны силуэты каламов – старших воинов, что с изогнутыми мечами поднимаются к священному куполу Садаф. Фигуры женщин, что сплетают циновки и одеяния из вьющихся водорослей или пасут крабов на склоне. Очертания древнего храма, прячущегося в гранитных скалах. И фигуры двух братьев на самой высокой в деревне крыше дома вождя, охраняющих покой подводного поселения.
– Тиспурам, – пробормотал Адонис. – Зачем деревне название, если она всего одна?
– Откуда ты знаешь? Может, где-нибудь есть и другие, – усмехнулся брат. – Еще спроси, зачем священному барьеру нужно название Садаф! Ты у матери тоже один, зачем тебе имя? Могла бы окликать тебя «сын», она и так тебя ни с кем не спутает!
– А с тобой? – сын вождя тоже улыбнулся, разглядывая Дили.
В Тиспураме не было каламки красивее. Ни одна не могла сравниться с ней гибкостью и изяществом. Ни у кого глаза не казались столь глубоки. Разве что у Месы – матери Адониса. Но ее много лет назад завоевал его отец Байул. А Дили, как не раз повторяла Меса, предназначена родному сыну вождя каламов. Вот только сердце у него не отзывалось на ее красоту. Зато Аварис сразу же застывал при ней каменным окунем. Вот и теперь распластался на крыше, забыл о мече.
