Все началось с несвязанных эпизодов. Они внезапно вспомнились, всплыли со дна.
И вдруг вся эта история стала толчками выплескиваться наружу. Захлестнула эмоциями.
Давно забытые персонажи один за другим вылезали на поверхность, как бы говоря:
– Ну что, настало время со всем этим разобраться.
Я родилась в Ленинграде в начале 70-х. Мы жили в самом центре, на Пушкинской улице.
Раннее детство. Обрывки впечатлений. Зимнее утро, темно, не хочется вставать в детский сад.
Лес, и мы с бабушкой ищем грибы в высокой траве. С родителями на пляже в Солнечном.
Я на корточках ем клубнику на совхозном поле. Когда меня оттащили, моя моська от аллергии по красноте уже напоминала большую клубничину. Жаркое лето в Абхазии.
Я рано начала показывать свои склонности. В метро мама заметила, что сидящие напротив мужчины как-то странно на нас смотрят. Это я, четырех лет от роду, строила им глазки.
Часами могла играть одна, погружалась в сказочные фантазии. Я одушевляла плюшевых медведей, рисунки на ковре, шишки в лесу. Дружба с девчонками меня не интересовала.
В средней группе детсада я заявила маме, что «люблю» какого-то Диму из садика и мы поженимся.
Через неделю мне уже нравился Андрюша.
Мой отец всю жизнь играл. У него были сотни увлечений, которым он полностью отдавался в свободное от работы время. В молодости ходил в горы с палаткой. Играл на баяне и фортепьяно. Собирал книги. Увлекался фотографией.
Он возвращался из очередного путешествия и часами сидел в ванной, проявлял снимки. Устанавливал марсианского вида черный фонарь с куполом. На пол большой комнаты стелили газеты и выкладывали мокрые фото. Кот от вида газет входил в раж и с разбегу прыгал в самую гущу. Кота закрывали. Я до сих пор не могу понять, как выставить выдержку и диафрагму, но одно время фотографировала стареньким ФЭДом.
Отец водил меня в Манеж на выставки современных художников. Огромный белый зал был увешан скучными плоскими холстами. Я всегда любила старую живопись. Дюрера, особенно Портрет в одежде, отделанной мехом, где он, тридцатилетний, с сияющей львиной гривой, изобразил себя властителем мира. Четкие лики на полотнах Кранаха. Маленькие фигурки голландцев на коньках на скованном льдом канале. Фантасмагорическая чертовщина Босха и часы-яичница Дали. Пикассо всегда казался мне грубым. Меня волновали хищные подсолнухи и беспокойные пейзажи Ван Гога. Страстные и шокирующие персонажи Тулуз-Лотрека. Сказочное безумие на полотнах Врубеля. Экзотические, гиперсексуальные эскизы костюмов Бакста и его роскошный портрет Сергея Дягилева. Холодный, утонченный Серов и яркий, жизнелюбивый Константин Коровин. Хрупкие мадонны Петрова-Водкина в звенящем зазеркалье революции. Позднее пришло понимание тонкого психологизма Крамского и гения характеров Репина. Буйства красного у Маковского. Тоскливой пронзительности русской природы Левитана.
Отец увлекал меня с головой своими занятиями. Я могла часами смотреть, как он паяет детали или пишет маслом. Сколько альтернатив для выбора жизненного пути.
Мама с трудом пыталась привить мне навыки ведения домашнего хозяйства. Она поручала несложные дела, например сварить макароны. К ее приходу домой макароны убегали, выкипали, пригорали к плите.
А я в это время рисовала комиксы или плясала перед зеркалом.
Я забывала солить пищу, выключать свет в туалете, запирать входную дверь, придя в магазин, забывала, что нужно купить. Стояла у прилавка, пока продавщица не спрашивала меня сама.
