© Р. Богословский, 2021
© ИД «Городец», 2021
© П. Лосев, оформление, 2021
* * *
Моей несвятой троице: жене Татьяне, дочкам Соне и Оле.
Будьте бдительны во все дни вашей жизни.
– Василич, подъезжай ближе, как сыпать будешь? Тут пригорок! Сейчас высыплешь на него, как потом песок растаскивать на весь берег? Лопатами? Я как-то, знаешь, наработался уже сегодня. Ближе, ближе ко мне подъезжай! Еще! Еще! – смуглый крепкий парень в белой майке жестами показывал, куда именно нужно подъехать самосвалу, груженному песком.
Берег реки густо зарос травой и был слишком крутым для песчаного пляжа. Но с руководством не поспоришь: сказано высыпать остатки песка именно сюда – надо сделать это без лишних вопросов.
Молодой рабочий Михаил Ромин морщился. Он прекрасно понимал, что долго этот песок здесь не пролежит.
– Чего морщишься, Ромин? – толкнул его смуглый в грудь. – Вот будешь прорабом, сам станешь решать, куда сыпать, куда не сыпать. А сейчас выполняй. Быстро закончим и в закусочную – цок-цок-цок.
Василич вылез из кабины, закурил, присел рядом с Роминым и смуглым.
– Слышь, Василич, Ромин без году неделю работает, а уже недоволен. Не нужен, говорит, тут песок, не место тут для пляжа. Начальство ему не указ, понял как? – хохотнул смуглый.
Водитель похлопал Ромина по спине и по-доброму улыбнулся:
– А мы откуда знаем? Может, нам только и нужно, что песок этот утилизировать. С другой стороны глядя, вот оно что выходит: пусть пробудет пляж, сколько пробудет. Ты, Ромин, дочку свою приводи сюда, похвались ей – папка песочку привез, самолично.
Ромин сплюнул, напряг челюсть, ядовито огрызнулся:
– Вообще-то, у меня сын. Это первое. Второе – далеко нам с ВДНХ сюда ездить. Умник…
Василич удивленно глянул на Ромина:
– Сын? Странно… Вроде дочь же? И жена твоя говорила про дочь, когда гуляли на Новый год… Интересное кино получается…
Отец снова не доволен.
Он всегда сердится, когда не помыты полы и кастрюля с супом не убрана в холодильник.
Мать старалась, готовила, а ты так относишься? – кричит.
Да, можно сказать ему: папочка, прости, но это уже не помогает.
Он говорит: ты уже выросла, прекращай эти детские сопли.
Откуда берется его злость? Он нависает надо мной, словно гнилое дерево.
Кричит: попробуй сделать что-нибудь сама. Слабо приготовить кастрюлю супа? Знаешь, сколько сил на это надо? Ты хочешь, чтобы он прокис? В нем, между прочим, ценное мясо, лук и картофель. Кто ты такая, чтобы дать всему этому погибнуть?
Знаю, что не поможет, но все равно говорю «папочка, прости».
Он чуть успокаивается. Садится за стол напротив меня. Потирает вспотевшие виски своими огромными руками. Закрывает глаза.
Я поджимаю ноги, обнимаю их. Привычно ставлю подбородок меж коленей. Строю из себя грустную дочку.
А я и правда грустная. Нельзя. Нет, нельзя все сделать правильно. Он все равно найдет то, что происходит не по его законам. Сегодня – полы и суп, вчера – тройка по физкультуре, позавчера – слишком поздний приход домой. Перечислять можно долго.
Он открывает глаза и смотрит. Складывает руки на столе. Медленно шевелит пальцами. Они словно лапы жирной крысы. Его крупные плечи оживают, приходят в движение.
Он зевает. И все смотрит, смотрит…
А потом придирается дальше: ты посмотри на свой халат. Это ведь домашний халат, правда? Так почему он у тебя весь в пятнах? Ты что, работаешь в нем на стройке? Вот я прораб. У меня полно строителей. Пока длится рабочий день, они могут позволить себе ходить в грязной одежде. Они работают, понимаешь? Строят дома, больницы, детские сады и школы. Ты – подросток. Какого черта у тебя домашний халат весь в дерьме, а? Ты можешь ответить на этот элементарный вопрос отцу?
