Она сидела в кресле-качалке, укрывшись синим пледом со звездами, и работала за ноутбуком. Он расположился в кресле напротив и наблюдал за ее сосредоточенной фигурой. На ней был большой оранжевый свитер, который, казалось, носил еще ее прадед, белые шорты с дыркой на левом кармане и теплые носки с красными ромбами. В ее серых глазах читалась неопределенность – она работала над новым романом и не могла решить, с чего начать.
Обычно происходило так: сначала она загоралась какой-то идеей, записывала ее на бумагу, но, когда дело доходило до создания текста, чувствовала, что в голове пусто, и не могла ничего придумать.
Ее прошлые работы не пользовались особой популярностью, но она никогда не теряла надежды. В ней было что-то, что не позволяло ей опустить руки. Писательство было ее жизнью и смыслом.
Этот новый роман стал для нее особенным: она стремилась поведать о том, что было ей особенно дорого, и это значительно затрудняло процесс написания. Писать о своей жизни – значит писать правду, порой весьма горькую правду. В этом романе не могло быть места вымыслу, все должно было быть подлинным.
– Чаю? – предложил он, поднимаясь с кресла и заглядывая в ноутбук, на экране которого был только пустой документ.
– Ты же знаешь, что я не люблю, когда кто-то подглядывает, – улыбнулась она мужу, снимая очки. – Завари тот новый чай, который привезла Оля.
– Есть, капитан! – он шутливо отдал честь и пошел на кухню.
За окном стоял сентябрьский вечер, небо розовело, напоминая спелый персик. Последние лучи солнца, словно в зеркале, отражались на полу, подсвечивая мягкий коврик у ее ног.
«Листья шумели уныло
Ночью осенней порой;
Гроб опускали в могилу,
Гроб, озаренный луной…» – она отвернулась от окна и уставилась в пол. Несмотря на всю прелесть этого времени года, она не могла насладиться им в полной мере. Для нее осень всегда была периодом, когда в жизни происходили события, которые приносили ей лишь неприятности. И так было на протяжении всей ее жизни.
На кухне загорелся теплый свет лампочки, зашумел чайник, а за ним раздалось приглушенное бурчание.
– Не можешь найти чай? – она поднялась и направилась на кухню.
Он стоял на носочках, пытаясь дотянуться до верхней полки, и его лицо покраснело от напряжения.
– Сашка, Сашка, – раздался ее смех, и она легко достала прозрачный пакет с листовым чаем. – Когда же ты вырастешь?
Он ущипнул ее за бок и начал щекотать. Саша был почти на голову ниже своей жены, но ему хватало сил удерживать ее и не давать увернуться от щекотки.
– Ну все, все, – она повисла на его руках вниз головой, ее и без того розовое лицо залилось краской. – Я сдаюсь.
– Вот значит, как, – он прижал ее к себе и поцеловал в шею. Рыжие ее волосы коснулись его лба, и он ощутил приятный цветочный аромат. – Чайник уже закипел.
На кухне витал тонкий аромат трав. «Дом и тепло, мой дом…» – она смотрела в окно на свою любимую и одновременно ненавистную осень.
Солнце уже скрылось за горизонтом, и далекий город, виднеющийся за окном лишь верхушками небоскребов, погрузился в ночную тишину.
– Откуда она его привезла-то? – спросил Саша, жуя печенье.
– С Алтая, – ответила Аля почти безразлично. – Она там работала этим летом. Эх, сейчас бы на Алтай, – мечтательно добавила она.
– Этой зимой обязательно съездим, – уверенно сказал Саша.
– А как же твои родители? Не обидятся, что мы не приедем на Новый год?
– Аль, мои родители все понимают. Там твоя семья, и мы туда обязательно поедем, – сказал он с теплотой.
Аля улыбнулась, ее глаза светились благодарностью. Она нежно взяла его руку.
