На заспанных улочках еще не плясало солнышко. Тихие дорожки, кое-где с желтеющими в пыли абрикосами, лежали в тени, невпопад кукарекали петухи, на углу шумела колонка.
Граня и Злата пошли в первый класс вместе, они жили на одной улице в Авдеевке. Они вдвоем собрались утром до школы, рядом стояли, ежась, на линейке, их рядом за одну парту и посадили. Правда, белый фартук Грани был из старой занавески, а у Златы весь переливался, атласный-то, да еще и вышитый гладью. Гране закрутили коричневые косы шнурочком и корзинкой сплели, а у Златы и косы бело-пушистые, и во-о-т такие вот банты – с голову. В таком виде Злата всем слепила глаза, и даже педагог со стажем, первая их учительница, щурилась, очки поправляла, будто терялась. Что это за цаца такая сидит? Как с ней говорить? А ведь учительница понимала разницу между хорошей и хорошо одетой ученицей… У самой-то у нее была одна выходная юбка и один строченый пиджак с манишкой, потому и удивлялась она на такую девочку. Чтобы самой лучшей стать, у нее было все.
Люди просто терялись, сталкиваясь со Златой, с ее белокурыми пенистыми косами, безмятежным лицом, изумленным взглядом дурочки. Терялась и Граня. Уставится Златка и смотрит. А чего думает? Сама и думай. А Граня была другая, это замечали сразу. Она даже маленькая была похожа на Золушку или на восточную принцессу из сказок братьев Гримм – смуглое лицо, влажные черные глаза, слабые завитки на висках, большой лоб, прямой нос и рот величиной в две ягоды, близко под носом, отчего нос казался длинноватым. Выражение лица серьезное, и потому она всегда казалась старше, чем есть. И еще гордая осанка, ходила девочка с прямой, даже вогнутой спинкою.
После школы подружки обычно шли медленно, волоча тяжелые портфели, рассчитанные на много лет вперед. Они обязательно заворачивали на базар, покупали у бабок стакашком изюм или курагу и лакомились. Потом заходили к Злате домой поесть каши с тыквою, а то и вареников. Отец Златы Юрек Ковальский работал фотографом, а мать Гута Тимофеевна шила по людям, поэтому одна комнатка у них всегда была в ярких обрезках материи, лоскутах, мотусках и нитках. Граня быстро съедала тыквенную кашу со сметаной – когда эта каша и так хороша, и без сметаны за милую душу… А еще они со Златкой мастерили на тряпочных куколок платья. Чтобы сделать саму куколку, надо было Гуту Тимофеевну попросить. Она умела не просто сделать туловище, ручки крестом. А еще и личико так устроит, что есть щеки, лоб, глазки вышитые, ротик. Полоска серой или желтой овчины – и готовы волосы. Куколки Гуты были особенные, короткие, и даже могли стоять! Она их клеила на резиновую подошву. Трудно объяснить, почему самодельные куколки были лучше магазинных. Потому что живые, с выражением!
Лешек, Златкин брат, был старше ее года на четыре и дома бывал редко. Девочки всей школы за ним бегали из-за серых его глаз. Девочкам всегда нравятся хулиганы. А он гонял голубей со взрослыми голубятниками. Учил их. Торговал даже. На девочек не смотрел. Или виду не подавал, что ему это лестно.
Потом, после Ковальских уже, Граня бежала домой бегом, и коричневая корзинка кос билась о тонкую шею. Дома она скорее ворошила печь, подбрасывала уголь, а когда чугун разогревался, варила и мяла картошку-мелочь, высыпала корм визжащему с голода поросенку. Мать Гранина, Таисия, тоже была швея, только шила одеяла в швейных мастерских, утром уходила в семь и приходила затемно. Отец, Богдан Машталапов, работал машинистом на станции, так что дом-то был на Граниных плечах. Пока поросенок визжал или уже хрюкал наевшийся, Граня лущила кукурузу. В кладовке стояли серые чувалы с початками, неподъемные. Надо было отсыпать початки в тазик, лущить в большую кастрюлю-алюминьку и потом ссыпать в другой чувал, белый. Лысый початок – бросать отдельно, в угол, на растопку. Спелые желтые початки хрустели, и зерно с треском падало в алюминьку. А если попадал неспелый, так руки очень обдирал.