Ввиду возрастающей человеческой черствости коммерсант Пичем открыл заведение, в котором несчастнейшие из несчастных могли бы приобрести внешность, способную тронуть все более и более ожесточающиеся сердца.
Заведение Джонатана Джеремии Пичема.
Вставай, человече, вставай,
Бесчинствуй, не тешься досугом!
Увидев, что ты негодяй,
Воздаст тебе Бог по заслугам.
Жену продавай ни за грош!
Не брезгай ничем и нигде!
От Бога, подлец, не уйдешь:
Заплатишь на Страшном суде.
Пичем(публике). Нужно придумать что-то новое. Мое дело слишком сложно, ибо мое дело – это возбуждать человеческое сострадание. Есть вещи, которые могут потрясти человека, их немного, очень немного, но вся беда в том, что, если часто их применять, они перестают действовать. Ибо человек обладает ужасной способностью становиться бесчувственным, когда ему вздумается. Вот и получается, что, впервые увидев на улице нищего с культей вместо руки, испуганный прохожий готов пожертвовать ему десять пенни, во второй раз он ограничится пятью, а в третий, пожалуй, преспокойно позовет полицейского. Точно так же обстоит дело и со средствами духовного воздействия.
С колосников спускается большой щит с надписью: «Давать слаще, чем брать».
Что толку в прекраснейших и проникновеннейших изречениях, даже мастерски намалеванных, если они так быстро изнашиваются? В Библии можно найти четыре – от силы пять трогательных изречений, но стоит их израсходовать – и ты гол как сокол. Вот, например, плакат «Дающему воздается» устарел за какие-нибудь несчастные три недели. Хочешь не хочешь – придумывай что-то новое. Тут вся надежда на Библию, но надолго ли ее хватит?
Стук в дверь. Пичем отворяет; входит молодой человек по имени Филч.
Филч. Пичем и компания?
Пичем. Пичем.
Филч. Вы владелец фирмы «Друг нищего»? Меня к вам послали. Да, вот это плакаты! Это же капитал! У вас, наверно, целая библиотека таких изречений? Вот это я понимаю! Откуда у нашего брата возьмутся идеи? Образования у нас нет, а без него дела не поставишь.
Пичем. Ваше имя?
Филч. Видите ли, господин Пичем, мне с юных лет не везло. Мать у меня была пьянчужка, отец – игрок. С детства предоставленный самому себе, лишенный материнской ласки, я все глубже скатывался в болото большого города. Я не знал ни отцовской заботы, ни семейного уюта. И вот – вы видите перед собой…
