Подземный переход современного города. Ларьки. Киоски. Толпа прохожих.
У одной из стен встал юноша в темных очках. В руках – скрипка. У ног – открытый футляр. Заиграл лирическую мелодию… Толпа привычно бежала мимо…
Юноша поклонился, глянул на пустой футляр, затем, подумав, заиграл первые ноты знаменитой мелодии К. Вайля из «Трехгрошовой оперы»…
Кто-то из прохожих остановился. Улыбнулся. Бросил первую монетку… Затем вторую, третью…
Павильон киностудии.
Надпись мелом на дощечке-хлопушке:
Дым начинает заполнять кадр. Голос ассистента:
– Улица старого Лондона. Дубль первый! Хлопушка.
Голос оператора:
– Стоп!
Голос режиссера:
– В чем дело?
– Камера не пошла…
– Ой, плохая примета…
Голос режиссера:
– Без глупостей! Мотор!
– Старый Лондон. Дубль первый.
– Стоп!.. – кричит звукооператор. – Звук не идет… Я не слышу микрофон.
– Пить вчера меньше надо было! – сердится режиссер.
– Услышал! Нормальный звук! Снимаем!..
Голос режиссера:
– Мотор!
Ассистентка в очередной раз объявляет:
– Лондон старый! – хлопает хлопушкой и взвизгивает. – О, черт!
Режиссер в отчаянии:
– Что еще?!
– Извините… По пальцу…
– Уберите хлопушку! Уйдите из кадра и с глаз! – приказывает режиссер. – Снимаем! Что бы ни случилось, не останавливаться!..
Дым перерастает в типичный лондонский туман.
В тумане вырисовываются персонажи: полисмен, торговка цветами, уличные музыканты.
Нищие дети, словно сошедшие с иллюстраций диккенсовских книг, жалобно тянут руки к богатым прохожим.
Полисмен повесил плакат, стилизованный под полицейские плакаты прошлого века: рисованный портрет преступника – Мэкки, и трехзначная цифра – сумма, установленная за его поимку.
Все рассматривают плакат.
Подъехал кэб. Остановился.
Из него царственно выплыл на мостовую бандит Макхит. Он – весь в белом: костюм, туфли, кепи.
Для полной гармонии у уличной торговки цветов покупает букет белых роз.
Макхит подошел к плакату, достал из кармана толстый грифель, нахально пририсовал к портрету усы и бороду.
Наблюдавший за этим полисмен улыбнулся, отдал Макхиту честь.
Макхит сделал знак уличным музыкантам в темных очках. Те послушно заиграли.
У акулы – зубы остры
И торчат, как напоказ!
А у Мэкки – нож и только,
Да и тот укрыт от глаз.
У пантеры – когти цепки,
Горло вмиг берут в кольцо.
А у Мэкки из-под кепки
Смотрит доброе лицо…
Но не дай бог дать вам повод,
Чтобы он нахмурил бровь!..
Где-то грохнет! Кто-то охнет!
И, вообще, – прольется кровь!..
Каждый лондонский мальчишка
Постоянно ловит кайф,
Видя в жизни, а не в книжке,
Как гуляет «Мэкки-найф»!..
Мальчишки подхватили песенку по-английски.
Песня переросла в танцевальный номер, в который включилась вся улица…
Макхит закончил его, швырнув мальчишкам мелочь, а букет роз – в окно дома коммерсанта Пичема.
Там букет ловко поймала какая-то девушка, в белой шляпке и белой вуали, таинственно прикрывающей ее лицо.
«Девушка» отошла от окна с букетом. Сорвала шляпку и вуаль.
Под вуалью оказался мистер Пичем, пожилой джентльмен с пышными бакенбардами.
– Селли! – крикнул мистер Пичем.
Появилась пожилая женщина с печальными глазами и давно нечесанной головой – миссис Селия Пичем.
– Отнесешь уличной цветочнице! – строго сказал Пичем, отдавая букет жене. – И не забудь получить обратно десять пенсов!
– Двадцать! – сказала миссис Пичем.
– Не зарывайся, Селли! Такой букет стоит десять…
– А за доставку?!
– Логично!.. – одобрил Пичем.
– Меня бы тоже не мешало спросить! – в комнату ворвалась Полли Пичем. Она подошла к матери и решительно вырвала из ее рук букет. – Это мои цветы!
– Ошибаешься, дочка! – Мистер Пичем подошел к Полли, сжал ее кисть так, что шипы стали колоть руку. – В этом доме все принадлежит мне… И цветочки! И ягодки! И твое будущее! – Он вырвал наконец букет, вновь вернул его жене.
