– Это называется «тревогой девятого месяца», – говорит Марина, стряхивая пепел с сигареты. – Когда ребёнку исполняется девять месяцев, он переживает период сильного стресса. Каждый раз, когда мама уходит (просто выходит, чтобы сходить в туалет или принести чистую пелёнку), ребёнок искренне верит в то, что она больше никогда не вернётся. Этот период длится до восемнадцати месяцев. Вы представляете? – Марина приподнимает тонкую тёмную бровь. – Каждый младенец, в среднем, переживает порядка девяти месяцев постоянного страха, – с этими словами она подносит сигарету к губам и затягивается.
У Марины короткие тёмно-синие волосы, немного недостающие до плеч, и огромные карие глаза с опущенными вниз чёрными стрелками. Её ресницы русые, как и отросшие корни волос, а губы накрашены коричневой помадой. Она носит широкие (может, даже мужские) рубашки, через которые видны очертания её сосков, и постоянно курит. Я плачу ей по пять тысяч в час за то, что она рассказывает мне о стадиях принятия, о теории личности и теории бессознательного, о теории психоанализа и страхах младенцев.
– В этом возрасте человек впервые осознаёт, что не властен над многими вещами – говорит Марина. – Он понимает, что может потерять всё, что любит в один момент. «Тревога девятого месяца» объясняется тем, что младенец осознаёт, что уже не является частью матери. Что он может быть брошен в любой момент.
Лак на коротких ногтях Марины облупился, это чёрный лак. На её запястьях широкие браслеты, скрывающие поперечные шрамы. Именно поэтому я выбрал её – она особенная. Она похожа на панка. Она похожа на бармена, на проститутку, наркоманку или на таксиста. На кого угодно, но не на психотерапевта.
– Практически все страхи, преследующие нас во взрослой жизни, являются продолжением этого, самого первого детского переживания, – говорит Марина. – Страх одиночества, страх, что любимый человек уйдёт, страх, что никто не придёт на твои похороны – всё это вызвано нашей детской тревогой, что мама не вернётся. В возрасте девяти месяцев ребёнок начинает орать, стоит матери только отойти от него на несколько шагов, исчезнуть из поля зрения. И вот, что действительно забавно, – Марина наклоняется ко мне через стол и лукаво улыбается. Пепел с её сигареты падает на разбросанные по столу картинки. – Что действительно забавно, так это то, что именно из-за постоянного детского крика и плача многие матери, выйдя из комнаты, не хотят возвращаться к своим детям.
Марина откидывается на спинку кресла и говорит:
– Все наши проблемы тянутся из детства. Мы можем не помнить многих вещей, но они существуют во внутренней памяти. Они влияют на наше сознание, на нашу жизнь.
Мы познакомились с Мариной в этом самом кабинете. Мой лечащий врач, Анатолий Владимирович, посоветовал мне сходить к психотерапевту.
– Вот, – сказал он, протягивая мне картонную карточку с напечатанным номером телефона и адресом. – Это моя племянница. Она поможет.
В тот день мне только поставили диагноз, и я был слишком расстроен для того, чтобы делать предварительные звонки. Я просто приехал туда, поднялся на нужный этаж и распахнул дверь триста восемнадцатого офиса. Без стука.
Марина стояла на кожаном мягком кресле для клиентов и привязывала висельную петлю к перекладине под потолком.
– Вы ко мне? – спросила она.
Я просто кивнул. Я был слишком шокирован происходящим, чтобы что-то сказать.
