1. Первая сторона треугольника
Марина
Иногда, долгими одинокими ночами, я представляла, как мы встретимся с Федором. Когда-нибудь, в далеком прекрасном будущем.
Я буду в длинном летящем платье, на высоких каблуках, с волосами, уложенными мягкими волнами. Их будет развевать легкий ветерок, и я буду вся такая романтичная, возвышенная, и, естественно, нечеловечески красивая.
Я пройду мимо, небрежно бросив на ходу: “Привет”. Он будет стоять, смотреть мне вслед. А когда я скроюсь за поворотом, по его щеке скатится одинокая слезинка…
Ладно, слезинка – это, пожалуй, перебор. Он просто стиснет зубы и мужественно подавит рвущийся из груди стон.
И вот, мы встретились. Через пять лет после того безумия, что случилось так внезапно и так закономерно.
Естественно, в реальности все было совершенно не так, как в мечтах.
– Снег! – завопила Ксюша, вырвала у меня руку и, разбежавшись, прыгнула в сугроб.
К счастью, снег был мягким, свежевыпавшим. Снегопад все еще продолжался. Это из-за него наш самолет задержали на целых четыре часа, на протяжении которых я бегала за неугомонной Стрекозой по всему аэропорту.
Я устала, не выспалась, проголодалась. Мне смертельно хотелось принять душ и выпить горячего чая с капелькой травяного бальзама – Инга часто меня таким угощала. Сейчас он был бы очень кстати… Но до душа и чая еще нужно добраться. Из-за задержки Инга не смогла нас встретить, ей нужно было ехать на работу.
Так что мы ждем такси. И мечтаем об отдыхе.
Вернее, я мечтаю. А Ксюша с восторгом барахтается в сугробе, поднимая тучи снежных брызг.
– Мана, снег такой пушистый! И холодный!
“Мана” – это сокращение от “Марина”. Ксюше нравится звать меня так, и я не возражаю. Когда-то она не могла выговорить мое имя, а потом сокращение прижилось.
Стрекоза впервые в жизни видит настоящие сугробы. У нас, на юге, снег если и выпадает, то лежит всего несколько часов. А Ксюша еще не выезжала из родного города.
Глядя на ее счастливое личико, я почувствовала, что тоже начинаю улыбаться. Все-таки правильно я сделала, что взяла ее с собой!
Ксюша вскочила, бросилась ко мне, потянула за руку – и вот я тоже барахтаюсь в сугробе, ощущая, как ледяная крупа проникает за шиворот и обжигает ладони. Но все равно это весело! Надо только надеть варежки.
Мы хохотали, бросали друг в друга снежками, я показала Ксюше, как рисовать бабочку, лежа на снегу. А потом она заявила:
– Ты будешь моей лошадкой!
Видимо, на эту мысль ее натолкнула моя поза: я как раз встала на четвереньки, собираясь подняться. Но подняться не удалось, неугомонная Стрекоза прыгнула мне на спину и закричала:
– И-го-го!
Пришлось сделать небольшой круг с ней на спине. В тот момент мне было все равно, что обо мне подумают окружающие. Мы с Ксюшей веселимся, и если кому-то это кажется странным или глупым – пусть отвернется!
Если бы я знала, что среди зрителей находится Федор…
Не представляю, сколько времени он стоял и смотрел на наши бесчинства.
Моя шапка сползла на глаза, я не видела, куда иду, вернее, ползу на четвереньках. И его тоже не видела, хотя почти уперлась головой в его колени.
– Ну все, хватит. Лошадка устала, – выговорила я.
– И-го-го, – Ксюша не хотела меня отпускать.
– Я встаю, – предупредила я. – Слезай, а то свалишься.
Ксюша, наконец, сползла с меня. Я поднялась, начала отряхиваться. Выпрямилась.
И поняла, что стою в полуметре от какого-то мужчины.
Он протянул руку, поправил мою сползшую почти до самого носа шапку. И я увидела его лицо.
Это был Федор.
Моя ошибка. Тот, из-за кого я пять лет назад сбежала из города.
Выглядел он великолепно. Шикарный костюм, галстук, элегантное пальто. Небрежная, но очень стильная стрижка, легкая небритость и – снисходительная улыбка. А глаза… все такие же голубые, такие же пронзительные – до мурашек.
