Марина
Иногда, долгими одинокими ночами, я представляла, как мы
встретимся с Федором. Когда-нибудь, в далеком прекрасном
будущем.
Я буду в длинном летящем платье, на высоких каблуках, с
волосами, уложенными мягкими волнами. Их будет развевать легкий
ветерок, и я буду вся такая романтичная, возвышенная, и,
естественно, нечеловечески красивая.
Я пройду мимо, небрежно бросив на ходу: “Привет”. Он будет
стоять, смотреть мне вслед. А когда я скроюсь за поворотом, по его
щеке скатится одинокая слезинка…
Ладно, слезинка - это, пожалуй, перебор. Он просто стиснет зубы
и мужественно подавит рвущийся из груди стон.
И вот, мы встретились. Через пять лет после того безумия, что
случилось так внезапно и так закономерно.
Естественно, в реальности все было совершенно не так, как в
мечтах.
- Снег! - завопила Ксюша, вырвала у меня руку и, разбежавшись,
прыгнула в сугроб.
К счастью, снег был мягким, свежевыпавшим. Снегопад все еще
продолжался. Это из-за него наш самолет задержали на целых четыре
часа, на протяжении которых я бегала за неугомонной Стрекозой по
всему аэропорту.
Я устала, не выспалась, проголодалась. Мне смертельно хотелось
принять душ и выпить горячего чая с капелькой травяного бальзама -
Инга часто меня таким угощала. Сейчас он был бы очень кстати… Но до
душа и чая еще нужно добраться. Из-за задержки Инга не смогла нас
встретить, ей нужно было ехать на работу.
Так что мы ждем такси. И мечтаем об отдыхе.
Вернее, я мечтаю. А Ксюша с восторгом барахтается в сугробе,
поднимая тучи снежных брызг.
- Мана, снег такой пушистый! И холодный!
“Мана” - это сокращение от “Марина”. Ксюше нравится звать меня
так, и я не возражаю. Когда-то она не могла выговорить мое имя, а
потом сокращение прижилось.
Стрекоза впервые в жизни видит настоящие сугробы. У нас, на юге,
снег если и выпадает, то лежит всего несколько часов. А Ксюша еще
не выезжала из родного города.
Глядя на ее счастливое личико, я почувствовала, что тоже начинаю
улыбаться. Все-таки правильно я сделала, что взяла ее с собой!
Ксюша вскочила, бросилась ко мне, потянула за руку - и вот я
тоже барахтаюсь в сугробе, ощущая, как ледяная крупа проникает за
шиворот и обжигает ладони. Но все равно это весело! Надо только
надеть варежки.
Мы хохотали, бросали друг в друга снежками, я показала Ксюше,
как рисовать бабочку, лежа на снегу. А потом она заявила:
- Ты будешь моей лошадкой!
Видимо, на эту мысль ее натолкнула моя поза: я как раз встала на
четвереньки, собираясь подняться. Но подняться не удалось,
неугомонная Стрекоза прыгнула мне на спину и закричала:
- И-го-го!
Пришлось сделать небольшой круг с ней на спине. В тот момент мне
было все равно, что обо мне подумают окружающие. Мы с Ксюшей
веселимся, и если кому-то это кажется странным или глупым - пусть
отвернется!
Если бы я знала, что среди зрителей находится Федор...
Не представляю, сколько времени он стоял и смотрел на наши
бесчинства.
Моя шапка сползла на глаза, я не видела, куда иду, вернее, ползу
на четвереньках. И его тоже не видела, хотя почти уперлась головой
в его колени.
- Ну все, хватит. Лошадка устала, - выговорила я.
- И-го-го, - Ксюша не хотела меня отпускать.
- Я встаю, - предупредила я. - Слезай, а то свалишься.
Ксюша, наконец, сползла с меня. Я поднялась, начала
отряхиваться. Выпрямилась.
И поняла, что стою в полуметре от какого-то мужчины.
Он протянул руку, поправил мою сползшую почти до самого носа
шапку. И я увидела его лицо.
Это был Федор.
Моя ошибка. Тот, из-за кого я пять лет назад сбежала из
города.
Выглядел он великолепно. Шикарный костюм, галстук, элегантное
пальто. Небрежная, но очень стильная стрижка, легкая небритость и -
снисходительная улыбка. А глаза… все такие же голубые, такие же
пронзительные - до мурашек.
