Рада
– И в кого у тебя они такие густые, а, крольчонок? – любовно и не без зависти я поглаживаю русые локоны Поли, сплетая их в увесистую косу. – Уж точно не в меня. Через пару лет сможешь запросто стать звездой в рекламе шампуня. Я тогда сразу уволюсь с работы и буду целыми днями торчать в спа и массажных салонах. Правда, потом меня, скорее всего, посадят за эксплуатацию детского труда, а тебя заберут в приют.
– Лучше обойдемся без рекламы, – с поистине самурайским спокойствием отзывается дочка, привыкшая к моему странному юмору. – Не переживай, у тебя тоже красивые волосы. Мама Фредерики свои каждую неделю в салоне красит, чтобы стали такими же белыми.
– А вы Фредерику всегда полным именем называете или есть сокращенное?
– Я иногда зову ее Федя.
Меня даже передергивает немного. Бедная девочка.
– Видишь, как здорово, что твоя не блещущая фантазией мама назвала тебя простым русским именем Полина. Потому что никто не назовет мою дочь Федей.
– Спасибо большое, мамочка, – обернувшись, Поля оскаливает мелкие белые зубы в озорной улыбке. И даже реверанс отвешивает, актриса.
Не в рекламу ей нужно, а в театр или в кино. Она бы точно зрителя покорила своей развитостью и непосредственностью. Несмотря на нашу двадцатилетнюю разницу в возрасте, Полина уже куда старше и мудрее меня.
– Шоколадку я тебе в рюкзак положила. И пожалуйста, ешь то, что дают в садике. А то соседи посмотрят, какая ты худенькая, и пожалуются в органы опеки.
– И меня снова заберут в приют, – скорбно заключает дочь.
– Видишь, даже и подсказывать не пришлось.
Завязав кончик косы ярко-розовой резинкой, я разворачиваю дочь к себе и жадно прижимаюсь к ее щеке губами. Жадно, потому что люблю ее так сильно, что всякий раз борюсь с потребностью обнять и никуда не отпускать.
Колизей, Тадж-Махал, Пирамиды Гизы – ничто в сравнении с девочкой, с криками выбравшейся из меня пять с половиной лет назад. Поля и есть мое восьмое и самое главное чудо света.
– Заберу тебя в пять, – обещаю я, поглаживая ее худенькие плечи. – А вечером у нас с тобой, кстати, планы. Будем печь штрудель.
– Только, чур, яблоки ты сама чистишь, – безапелляционно заявляет Полина, глядя на меня своими шоколадными глазищами. У нее и ресницы под стать волосам – длинные, густые, загнутые, будто наращенные. Это богатство ей, к сожалению, тоже досталось не от меня, а от отца.
– А ты чем тогда будешь заниматься?
– Я займусь тестом.
Моя дочь точно гений. Тесто-то мы берем покупное.
Еще минут пять провозившись за завязыванием шнурков, недавно освоенным Полиной, мы наконец загружаемся в мой крошечный Фольксваген и катим в детский сад. Ох, сколько слез было пролито с того дня, как Полина впервые вошла в его двери. Правда, не ее, а моих. Начитавшись жутких историй на мамских форумах, я дико переживала, что чей-то невоспитанный отпрыск начнет ее обижать, и тогда мне неизбежно придется его отлупить. А чужих детей, говорят, лупить нельзя.
Но Полина и тут избавила меня от забот. В садик она ходила с удовольствием, и к моему стыду и тайной гордости, в первую же неделю сама накостыляла какому-то сопляку, посмевшему назвать ее тощей.
– Ну все, беги, – бережно погладив русый пушок на лбу дочери, я подталкиваю ее к дверям садика. – Если минут на пятнадцать задержусь, ты же не будешь бить тревогу?
Поля презрительно морщит нос. Мол, что, в первый раз? За кого ты меня принимаешь?
Убедившись, что голубой рюкзак очутился внутри здания, я бешено бью по газам. Потому что жутко опаздываю. Наверное, спешка – это обычное состояние любой матери, чей ребенок не успел сменить молочные зубы на коренные. В особенности, если эта мать воспитывает чадо одна.
