Детство разматывалось, как цветная нитка бабушкиного клубка, и казалось нескончаемым. Летние каникулы, на манер крещенских щедровальников, громоподобно колотили в двери и полными пригоршнями рассыпали на пороге пшено золотых, солнечных дней, которые жадно и ненасытно склевывала детская радость, покинувшая школьные насесты, высвободившаяся из школьных пут.
«Городки», «Тише едешь – дальше будешь», «Платочек», «Резиночка», «Сыщики-разбойники»… Бадминтон с порхающим, неутомимым воланчиком… Картошка на костре, чьи прожорливые язычки мы пытались утолить ворохом газет из стоящего неподалеку мусорного бака… Медосмотр придорожных лип с перекинутыми через плечи аптечками, доверху напичканными седативными и жаропонижающими средствами, нышком унесенными из дому… Строительство и обустраивание квартир для муравьев (мебелью из спичечных коробков, бассейнами из пластмассовых крышек), обживать которые, к нашему глубокому детскому разочарованию, упорно не желали расползающиеся трудяги… Театральные постановки, из которых больше всего помнится излюбленная нами, дворовыми десятилетками, «Собака на сене». И многое, многое другое…
Долго, почти бесконечно тянулось детство… из-за новизны, свежести впечатлений, обостренности восприятия, наполненности нас – живых, любознательных человечков – энергией, жаждой, жадностью к жизни.
Но это нескончаемое детство все же окончилось. А юность, молодость – стремительная, мимолетная – была ли вообще? Незрелая зрелость – вот… в руках, пока рядом! Но надолго ли? Не сегодня-завтра подковыляет из-за спины старость, а следом… следом… следом…
Дни монотонны и скушны, как зарядивший с утра дождь. Работа – магазин – домашние хлопоты – сон. И завтра, и послезавтра – всё то же, до оскомины, до тошноты, изредка разбавляемое злосчастными сюрпризами: болезнью ребенка, потерей работы, ссорой с ближним и т. д.
И так вчера, сегодня, завтра становятся неразличимы. Вчерашние воспоминания сплетаются с завтрашними планами – в паутину сегодняшней суеты, в которой, бестолково расходуя силы и возможности, бьется запутавшаяся человеческая мысль.
И уже движешься по жизни по привычке, окруженная роем душевных опасений и бытовых забот, совсем не думая, что когда-нибудь всему этому придет конец. А если невзначай и кольнет память незваная, неприятная, муторная мысль об этом – поспешно гонишь ее на задворки подсознания.
Мы окружены картинами смерти и в то же время, как это ни странно, как это ни загадочно, не думаем о ней, будто не верим, что смерть придет и к нам.
Как трудно нам представить, что наше сердце замрет – сердце, которое горело страстями, кипело злобой, ревностью, ненавистью, – w так редко было в нем чувство святой любви! Как трудно нам представить, что сомкнутся навеки наши уста, которые так часто изрекали клевету и ложь – и так редко молитву! И именно потому, что человек отгоняет от себя мысли о смерти, он и предстает перед ней таким беспомощным и неподготовленным! (Архимандрит Рафаил (Карелин), «Путь христианина. Слова и беседы»).
Отъявленных негодяев, махровых подлецов, законченных мерзавцев не так уж и много. В большинстве своем, как мне кажется, мы, люди, скорее слабы и немощны, нежели глубоко и злостно порочны. У каждого из нас свои плюсы, но и свои ахиллесовы пяты, которые больно ранит чужая критика, которые зачастую мы научились защищать и аргументировать непробиваемым: «Все так живут!»
Ни в коей мере никого не сужу, не критикую, лишь печально констатирую наши общечеловеческие дефекты и слабости и, самое страшное, то состояние спячки, в которой в той или иной степени, за редкими-редкими исключениями, пребываем все, даже не осознавая этого.
