Глава 1: Тьма, что была моим миром
Я сидел на краю вселенной, или, по крайней мере, так мне казалось. Моя квартира, некогда уютная и полная жизни, теперь превратилась в пыльный мавзолей, где каждый предмет шептал о потерянных надеждах и несбывшихся мечтах. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь грязные окна, не приносили тепла, лишь подчеркивая слои вековой пыли, осевшие не только на мебели, но и, казалось, на самой моей душе. Мне было тридцать пять, и я был абсолютно потерян. Потерян в собственном существовании, в лабиринте нереализованных амбиций, несбывшихся отношений и постоянного ощущения того, что я проживаю чью-то чужую жизнь.
Внутренние конфликты были моими постоянными спутниками, словно две непримиримые армии, ведущие бесконечную войну где-то глубоко в моем сознании. Одна часть меня стремилась к свету, к успеху, к любви, к какому-то подобию счастья, которое я видел в глазах других людей, но никак не мог найти в себе. Другая же, темная и циничная, шептала о бессмысленности любых усилий, о предрешенности поражения, о том, что я изначально был бракованным изделием, неспособным к полноценной жизни. Этот внутренний диалог, больше похожий на пытку, истощал меня до основания. Каждое утро я просыпался с чувством непомерной усталости, словно за ночь я не отдыхал, а участвовал в изнурительной битве, исход которой был предопределен – мое поражение.
Бессмысленность. Это слово стало моим личным клеймом. Я работал – неплохо зарабатывал, занимал, по меркам общества, престижную должность, но каждое движение, каждый отчет, каждое совещание казались абсурдным танцем на грани безумия. Для чего все это? Ради чего я встаю каждый день? Ответа не было. Была лишь пустота, которая росла внутри меня с каждым вдохом, поглощая остатки радости, любопытства, даже элементарного интереса к жизни. Еда была безвкусной, музыка – шумом, общение – тяжелым бременем. Я стал наблюдателем собственной жизни, отстраненным зрителем спектакля, который мне давно надоел, но из которого я почему-то не мог уйти. Я видел себя со стороны: уставший мужчина с потухшим взглядом, который механически выполняет предписанные ему роли, не чувствуя ничего, кроме всепоглощающей апатии. Это состояние было настолько всеобъемлющим, что я даже перестал сопротивляться. Я просто плыл по течению, не видя ни берегов, ни горизонта, ни даже смысла в том, чтобы куда-то плыть. Моя душа, казалось, превратилась в заброшенный колодец, дно которого было скрыто во мраке, а вода – иссякла. Я ждал конца, не надеясь ни на что иное.
Тишина в моей квартире была не просто отсутствием звуков; она была живой, вязкой субстанцией, которая давила на меня со всех сторон. Я привык к ней, привык к этой изоляции, которую сам же и создал. Друзья постепенно отдалились – кто выдержит постоянное нытье или, что еще хуже, глухое молчание? Семья? Они пытались, конечно, пытались достучаться, но мои ответы становились все короче, все более отстраненными, пока я не замкнулся окончательно. Я считал, что так будет лучше для всех. Мое присутствие, думал я, лишь отравляет их свет.
Но даже в этой добровольной тюрьме, в этой непроглядной тьме, что-то начало меняться. Поначалу это были едва различимые шорохи, легкие тени на периферии моего сознания, которые я списывал на усталость или развивающуюся депрессию. Затем они стали настойчивее. Первым было необъяснимое чувство беспокойства. Оно не было похоже на обычную тревогу о работе или завтрашнем дне. Это было глубинное, экзистенциальное волнение, словно земля начала слегка дрожать под ногами, предвещая далекое, но неизбежное землетрясение. Иногда оно накатывало волнами, заставляя меня просыпаться посреди ночи в холодном поту, с учащенным сердцебиением и ощущением, что я что-то упускаю, что-то невероятно важное ускользает из моего понимания. Это было нечто большее, чем моя обычная апатия; это был импульс, который, казалось, исходил из самых глубин моего существа, требуя внимания.
