Я шел по длинным извилистым коридорам родного института и думал, что надо было еще позже приехать: половина восьмого вечера, а народ никак не разойдется. Бесконечно кивая на робкие «Здрасьте, Игорь Владимирович», я надеялся, что хотя бы на кафедре никого не будет. Говорят, из отпуска надо выходить постепенно. Черт же меня дернул приехать сюда чуть ли не с самолета! Но Пугачев сказал, что насобирал целую коллекцию всякой вирусни на кафедральных компьютерах и хорошо бы мне их забрать до начала занятий, пока «эти черти» (студиозы, значит) не разнесли «заразу» по всему институту. Чтобы они заразу не разносили, чертей надо презервативами снабжать, пошленько пошутил тогда я, на что Пугачев лишь горестно вздохнул: его беременная жена не отдает ему супружеских долгов уже полгода.
И вот первого сентября, в первый полуучебный день, я поднимаюсь по лестнице на кафедру и первое, что слышу, – приглушенные всхлипывания. Этого еще не хватало: на лестничном пролете сидит девчушка с пятого, по-моему, курса, и рыдает. Нашла место и время. Как ее там?
– Громова! Ты что здесь делаешь?
Поднимает заплаканные глаза и хмурится – узнала.
– Громова! Что ты…
– Да слышу… – Она потянулась к сумке. Видимо, за салфетками. – Умираю я тут, Игорь Владимирович. Можно?
Я поморщился: ответ был излишне дерзким, на мой взгляд.
– Можно, конечно. Дурное дело – нехитрое. – Перешагнул через ее ноги и зашел в пустую кафедру.
Пугачев сказал, что вирусы отловлены и запечатаны в архив на его компьютере, и если мне не сложно – не мог бы я обновить антивирусы на кафедральных компах. Мне не сложно. Только компьютеры у нас не шибко шустрые, обновление будет с час скачиваться, и пока суд да дело, решил выпить чаю, но за время отпуска так отвык быть в одиночестве, что надумал позвать в компанию сидящую на лестнице студентку.
– Громова? – я выглянул за дверь.
– Что?
– Ты еще не умерла?
– Ну, так…
– Если «так», то поднимайся на кафедру.
– Зачем?
– Затем, что на лестнице твой труп будет мешать проходу, а тут я его в шкаф какой-нибудь затолкаю.
Через пять минут, затравленно озираясь, она зашла на кафедру.
– Чай будешь?
– Угу, – неуверенно кивнула.
– Тебе с лимоном?
– Кхм… да.
– Коньяку плеснуть?
Девочка распахнула глаза и, кажется, даже покосилась на дверь.
Я засмеялся.
– Громова, расслабься. Мне антивирусы надо на компах обновить, а это дело не быстрое при нашем вай-фае, и одному мне тут скучно сидеть.
– А коньяк-то зачем? – она посмотрела на меня с подозрением, забавно сощурив глазки.
– Чтобы не простыла после сидения на холоде. Да и язык тебе развязать, – я подмигнул и щедро плеснул коньяка из подарочных запасов заведующего кафедрой в ее кружку. – Себе не буду, ибо за рулем. Садись.
Катя (я таки вспомнил ее имя) осторожно села напротив меня, взяла кружку с чаем двумя руками и замерла, печально вздыхая. Воспользовавшись моментом, я запустил скачиваться обновления.
– Ну?
– Что ну?
– Рассказывай, из-за чего умирала.
Она судорожно вздохнула.
– Да, в общем-то, и рассказывать нечего.
– Конечно, что там рассказывать? Рассталась с парнем.
– Откуда вы знаете? – Она с таким искренним удивлением на меня взглянула, что я не сдержался и фыркнул: о боже, секрет полишинеля!
– А с чего бы тебе еще рыдать на лестнице в полупустом институте первого сентября?
– М-да, логично… Понимаете, он такой…
И понеслась.
Я оказался отличным слушателем. Не перебивал, в положенных местах одобрительно кивал или бормотал «Ах, негодяй!», задавал правильные вопросы и вообще делал все, чтобы девочка осознала – мне действительно интересен этот бред. А еще подливал чая. С коньяком.
