Серёгу Тютюнина кусали мухи. Они не давали ему спать и разрушали приятные сновидения, в которых Серёга был ни много, ни мало генералом кавалерии.
Под ним гарцевала кобыла в яблоках, на голове красовалась папаха из белоснежного пыжика, а в руках Серёга сжимал блестящую саблю, которой махал налево и направо, крича:
– Прочь! Прочь, гады пернатые!
На самом деле Тютюнин был вооружён лишь сорванной веточкой полыни, которой взмахивал во сне, пытаясь отогнать назойливых мух.
Дёрнувшись в очередной раз, Сергей толкнул воткнутую в землю лопату, и та, свалившись, долбанула его черенком прямо промеж глаз.
Тютюнин взвыл, мигом проснулся и, сев на разворошённой земле, стал таращиться по сторонам.
Затем почесал ушибленный лоб и поднялся.
Вокруг, как и полчаса назад, царило запустение нового дачного участка, который в разгар тёплого в этом году мая решила разрабатывать его жена Люба, а точнее, её мамаша и по совместительству Серегина тёща – Олимпиада Петровна.
По мнению самого Тютюнина, он и так слишком много натерпелся от своей тёщи, чтобы ещё и дачу окучивать. Тем более что у самой Олимпиады Петровны дача была, однако она нарочно сделал дочке подарок, поменяв до-
Ставшийся от мужа «Москвич-412» на непригодный кусок земли в десять соток.
Земля эта на дарёном участке была твёрдая, как асфальт, и пахла керосином. До того, как стать Серегиной дачей, она тридцать лет служила нефтебазой.
Нефтебазу прогнали экологи, а землю совсем не дорого продали Олимпиаде Петровне.
Вместо дома на участке стоял похожий на четырехдверный сортир передвижной «красный уголок», вывезенный из бывшего колхоза «Заветы Ильича». Серёге «уголок» достался через закадычного друга – Леху Окуркина, которому часто перепадали всякие неожиданности вроде наследства бабушки или обретения неизвестного прежде дяди.
Этот новообретенный дядя Карл всю жизнь работал в колхозе конюхом, а когда хозяйство развалилось окончательно, народ избрал его председателем, поскольку Карл-конюх был трезвенником.
Оказавшись у власти, он, как человек достаточно просвещённый, решил избавить хозяйство от «непрофильных активов» и принялся распродавать «красные уголки», которых в «Заветах Ильича» оказалось больше, чем комбайнов, тракторов, сеялок и веялок вместе взятых.
Окуркин, по жадности, отхватил себе аж три штуки, решив со временем сделать из них один длинный трейлер. Леха был человеком предприимчивым, и ему в голову частенько приходили гениальные мысли. В полученный трейлер он собирался впрячь свой «запорожец» модели «лупатый» и возить из Рязани в Москву мороженых кур.
«Запорожец» нагрузки не потянул, и Леха подарил один «уголок» Серёге. Он хотел, подарить все три, но Тютюнин вежливо отказался, опасаясь, что Олимпиада Петровна тут же прикупит ему ещё два недостающих участка где-нибудь на полигоне войск химзащиты.
– Ну чего, Серёж, червей дождевых много? – спросила появившаяся из-за «уголка» жена Люба.
– Не очень, Люб, – грустно посмотрев на свою благоверную, ответил Сергей. – Ушли они.
– Куда? – почти испуганно спросила Люба.
– За нефтебазой своей уползли. Не могут без керосина.
– Да ты, я вижу, мелко копаешь, Серёжа, – заметила Люба и, поковыряв носком слоистые куски слежавшейся глины, добавила:
– Глубже надо копать, а то здесь ничего не вырастет…
Заслышав голоса, из «красного уголка» вышла Олимпиада Петровна.
– Воркуете, голубки, – многообещающе произнесла она, – а работа стоит. Нам ведь, Сергей Викторович, пора уже и картошечку сажать, а у вас, я вижу, ничего не готово.
– А зачем нам эта картошка? Может, её купить проще? – попробовал защититься Тютюнин.
– Может, и проще… тем, у кого денежки водятся, – с многозначительной улыбочкой процедила Олимпиада Петровна. – А вам с вашей кошкоторговой организацией, Сергей Викторович, лучше иметь хоть какое-то подспорье.
