На первую вечеринку, куда Лавиния берет с собой Луизу, она заставляет ее надеть свое платье.
– Я нашла его на улице, – рассказывает Лавиния. – Оно из двадцатых годов прошлого века.
Может, и так.
– Кто-то его просто выбросил. Вот ты веришь?
Луиза не верит.
– Наверное, решили, что это старая рухлядь. – Она надувает губы. Красит их помадой. – И именно в этом проблема большинства людей. Никто не понимает, что значат вещи.
Лавиния поправляет Луизе воротник. Надевает ей на платье пояс.
– В любом случае, как только я его увидела – Господи! Мне захотелось – ну, просто захотелось преклонить колена, понимаешь? Поцеловать землю… А католики целуют землю, или только моряки? Так вот, мне захотелось приложиться губами к тротуару, прямо на чью-то размазанную жвачку, и сказать что-то типа: «Благодарю тебя, Господи, за то, что мир сегодня обрел хоть какой-то смысл».
Лавиния пудрит Луизе щеки. Потом накладывает румяна. И говорит без умолку.
– Типа… как же это все, блин, здорово, да? Типа… Чья-то бабушка или кто-то еще умирает в каком-то неизвестном особнячке в Ист-Виллидж, где за двадцать лет никто даже носа не показывал, а потом все ее старые шмотки выкидывают на улицу, и вот на закате я такая иду по Восточной Девятой улице и нахожу платье. Меня и эту старуху, с которой я никогда не встречалась, разделяют девяносто лет, но у нас обеих есть два дивных романтических вечера, когда мы были в одном и том же платье. Ой, Луиза, ты разве не чувствуешь, как оно пахнет?
Лавиния тычет в лицо Луизе кружевами.
– В таком платье, – продолжает Лавиния, – можно и влюбиться.
Луиза делает вдох.
– И ты знаешь, что я сделала?
Лавиния рисует Луизе мушку карандашом для бровей.
– Я разделась до нижнего белья… Нет, вру, я и лифчик сняла. Разделась догола, натянула платье, а свое бросила на улице, и в этом платье шла пешком целых полночи до самого Верхнего Ист-Сайда.
Лавиния застегивает Луизе пуговицы.
Теперь Лавиния смеется.
– Пообщаешься со мной подольше, – говорит она, – и я тебе обещаю: с тобой станут происходить всякие вещи. Как они со мной случаются.
Лавиния делает Луизе прическу. Сперва хочет причесать ее, как себя: с беспорядочно и сильно взбитыми локонами. Но волосы у Луизы слишком гладкие и прямые, так что Лавиния забирает их в плотный и аккуратный пучок.
Лавиния обнимает ладонями щеки Луизы. Целует ее в лоб. И рычит.
– Господи, – выдыхает Лавиния. – Да ты красавица. Прямо не могу. Хочется тебя убить. Давай сфоткаемся.
Она достает телефон. Переводит его в режим «зеркало».
– Давай встанем на фоне павлиньих перьев, – предлагает Лавиния. Луиза становится.
– Позируй.
Луиза не знает, как это делается.
– Ой, да ладно тебе. – Лавиния машет телефоном. – Все знают, как надо позировать. Ну, вот так: чуть-чуть выгни спину вперед. Голову наклонить. Сделай вид, что ты звезда немого кино. Вот так. Так… Нет-нет, подбородок вниз. Во-о-от.
Лавиния чуть сдвигает подбородок Луизы. Фотографирует их обеих.
– Последняя фотка лучше всех, – заявляет Лавиния. – Мы классно выглядим. Отправляю фотку в пост. – Она поворачивает телефон к Луизе. – Тебе какой фильтр нравится?
Луиза не узнаёт себя.
У нее гладко причесанные волосы. Темные губы. Высокие, выступающие скулы. Она в свободном платье, у нее кошачьи глаза с накладными ресницами, и выглядит Луиза так, словно из другого века. Похоже, что она даже не совсем реальна.
– Давай возьмем «Мейфэр». Он придает скулам блеск. Господи, ты только посмотри! Ты. Только. Посмотри. Ты же красавица.
Лавиния ставит под фоткой надпись: «Схожи в презрении».
Луиза думает, что это очень остроумно.
Луиза думает: «Я сама не своя».
«И слава богу, – считает Луиза. – Слава богу».
Они берут такси до Челси. Лавиния расплачивается.
