Серое, темное осеннее утро… Серый ползучий из дали туман… Небольшой, красивый особняк, который снимали Рыдловы-Заречные, весь утонул в его мутном мираже. Мрак на улице и мрак в доме. В больших, роскошных, теперь беспорядочно заставленных мебелью и вещами комнатах тот же мрак и та же неприютность. Открытые настежь двери, беспорядочно разбросанные вещи, сдвинутые на середину диваны, стулья и столы, грубые голоса таскавших вниз вещи артельщиков, – все это слилось, спуталось, смешалось в один сплошной невыразимый хаос.
Только в небольшой уютной розовой комнатке, где хотя и царит тот же беспорядок, выразившийся в снятых с полу коврах, в пустой, лишенной своих обычных bibelots этажерке, в завешанном полотном и рогожей трюмо, все же чувствуется какая-то жилая уютность.
Бледная, худенькая с густой пепельной косой, небрежно закрученной в узел на затылке, сидит на розовой козетке молодая девушка.
У нее тонкое, красивое, немного надменное личико, опушенное мелкими завитками кудрей, говорящее о породе, гордо вздернутая верхняя губа капризно изогнутого маленького ротика и большие, серые глаза, обычно спокойные и самодовольные, теперь исполненные самого безысходного горя.
На девушке черное суконное платье с траурными нашивками, делающее все ее изящное, хрупкое существо еще более хрупким и воздушным.
Эта девушка – Вавочка Рыдлова-Заречная. У нее большое, непоправимое горе – у Вавочки. Полтора месяца тому назад она схоронила своего отца, обожавшего свою единственную дочурку.
Павел Дмитриевич Рыдлов-Заречный был еще далеко не старый человек. Он вел большие дела одного крупного частного предприятия и имел огромный заработок. На этот заработок Павел Дмитриевич всячески баловал и лелеял дочь.
Вавочка росла, как маленькая принцесса в волшебной сказке. С детства ее окружал целый штат нянюшек, мамушек, прислуги. Ее наряжали, как куколку. Отец и многочисленные английские «мисс», француженки и немки гувернантки предупреждали каждое желание девочки. У нее были с самого раннего детства и своя собственная детская приемная, и свой детский кабинет, и будуар, как у взрослой дамы. Шкапы ломились под тяжестью игрушек и книг, которыми буквально заваливал отец Вавочку.
Хорошенький кабриолет летом и санки зимою, запряженные прелестным гнедым пони Красавчиком, вместе с кучером англичанином были всегда к услугам Вавочки. По четвергам у нее были свои приемные часы, когда девочка принимала своих маленьких гостей, таких же малюток-девчурок и мальчиков из лучших домов города. Словом, маленькая принцесса Вавочка и жила, как подобает жить принцессе. И вдруг все разом грубо рухнуло. Разбилось счастье Вавочки, разбилась ее жизнь.
Этой весной она только что окончила курс ученья в одном из лучших столичных пансионов, и счастье, розовое, смеющееся, как красивый свежий ребенок, все горячее и горячее ласкавшее свою любимицу Вавочку, – это счастье разом померкло, закатилось, как солнце, в один печальный день.
Проведя лето за границей, Рыдловы-Заречные вернулись в Петербург, и Павел Дмитриевич уже заранее ликовал дать возможность полюбоваться изысканному петербургскому обществу, на свою хорошенькую, изящную Вавочку, как неожиданно простудился на охоте, схватил тиф и через неделю умер, не успев ничего сделать для Вавочки и оставив ее совсем бедной, даже нищей сиротой…
В этом последнем обстоятельстве Павел Дмитриевич был неповинен.
Сильный, здоровый и крепкий сорокалетний мужчина, он менее чем кто-либо другой мог помышлять о смерти. Вот почему он мало заботился о будущем, говоря постоянно и себе самому, и окружающим его друзьям:
– Вавочка моя сиротка – ее мать умерла так рано, и девочка никогда не знала ласки матери, вот отчего мне хочется как можно больше побаловать Вавочку, чтобы моя девочка не имела отказа ни в чем, чтобы с восторгом вспоминала всегда свое розовое детство и не грустила о том, что лишена материнской ласки. A накопить денег моей Вавочке я успею всегда… Я еще молод. Слава Богу, проживу долго.
