Посвящается Марианне и Джине, величайшему дару моей жизни
Посвящается Коринне, моей спутнице в этой жизни, моему проводнику в приближающееся завтра
Через окно гостиной мы смотрели, как с баржи Macy’s запускают фейерверки над Ист-Ривер. Ровно год назад, в 2004-м, я видел их вблизи – меня пригласили на борт Highlander, яхты Форбсов. В то время, впрочем, как и прежде, я понятия не имел, что принесет следующий год.
Но я неточно выразился: фейерверки я не «смотрел». Вечер 4 июля 2005 года оставил отнюдь не зрительные впечатления – по крайней мере, у меня. Да, у меня ухудшилось зрение, пропала резкость, перед глазами появились пятна, что, естественно, подпортило великолепие зрелища – взмывающих огненных шаров, которые рассыпались снопами искр в небе за окном нашей квартиры. Но даже будь эта картина отчетливой, в первую очередь меня потряс бы звук. Эхо залпов металось среди небоскребов, грохотало в каньонах манхэттенских авеню, громоподобный рокот пронизывал мое тело и мой город. Этот звук был прекрасен, он дарил зрение. Ни за что бы не подумал, что самое лучшее в фейерверках вовсе не буйство красок.
Жизнь полна сюрпризов.
Мне повезло. Я узнал, что мне осталось жить три месяца. Увидев рядом эти две фразы, можно подумать, что я шучу. Или спятил. Или моя жизнь настолько никчемна и безрадостна, что чем скорее она кончится, тем лучше.
А вот и нет. Мне нравилось, как я живу. Я обожал свою семью. С удовольствием общался с друзьями, делал карьеру, участвовал в работе благотворительных организаций, играл в гольф. Я в своем уме и совершенно серьезно заявляю: приговор, вынесенный в последнюю неделю мая 2005 года и означавший, что до первой недели сентября, когда моя дочь Джина пойдет в восьмой класс, я вряд ли доживу, оказался подарком судьбы. Честное слово.
Ведь именно он заставил меня всерьез задуматься о собственной смерти, а значит, и о жизни – глубже, чем когда-либо прежде. Как ни досадно было, пришлось признать, что я вступил в завершающий этап жизни, решать, как провести последние сто дней плюс – минус несколько недель, и впредь придерживаться принятых решений.
Короче говоря, я задал себе два вопроса: должно ли завершение жизни быть худшим из ее этапов? Можно ли сделать этот процесс конструктивным и даже лучшим во всей жизни?
«Нет» и «да» – вот как я ответил на них. Это в моих силах – приблизиться к концу, оставаясь в здравом уме (в основном), сохраняя физическую форму (насколько это возможно), в кругу близких людей.
Я же сказал: мне повезло.
Как правило, мысли о своей смерти мы гоним прочь. И я старался не думать о ней, пока в этом не было нужды. Мысли о смерти внушают нам смутную и глубокую тревогу, но раскладывать по полочкам предстоящие дела, дабы извлечь всю пользу из оставшихся дней, а затем строго придерживаться планов ради собственного блага и блага близких, несвойственно даже умирающим, а тем более крепким и здоровым людям. Некоторые не успевают подумать о кончине потому, что умирают преждевременно и скоропостижно. Из тех немногих, кого постигает такая участь – например, в автоаварии, – далеко не все даже осознают, что они смертны. Моя же смерть, хоть и преждевременная, так как диагноз я узнал в 53 года, не внезапна (по крайней мере, нельзя назвать ее внезапной через две недели после того, как до меня дошел смысл этих слов): мне без обиняков сообщили, что свой последний день на земле я проживу в 2005 году.
